Юрий Козлов - Новый вор

Я пастух, нет, подпасок, помогающий пастуху вести куда надо цифровое стадо, с грустью подумал Перелесов. Вот только что присоединил к нему избавившегося от судимости за мошенничество татарина, армянина, еврея и — для статистики — русского. Нет, врёшь, устыдившись, возразил коллективному новопатриоту , я не такой, как ты, я не ворую, не ратую за городскую крепость’ .

А что толку, Перелесов вспомнил непроезжие дороги, исчезающие в бурьяне избы Псковщины, оставленные китайцами чёрные пни, закопчённые шесты с неизвестно чьими черепами на месте дальневосточной лиственничной тайги, что толку…

Но была, была у Перелесова в запасе тайная, о которой не ведали программисты, цифра: отец и сын Авдотьевы, и… стоп! Он не был готов ввести её в свой числитель, потому что не понимал её природы. Она была вне виртуальной (с биороботом) реальности, летала высоко над ней как та самая, обронившая перо птичка.

Что она может, размышлял Перелесов, в чём её сила? В отсутствующей единице измерения? Не в наползающих же на рубашку жуках или призрачных динозаврах её измерять? Чем сиреневый манекен лучше биоробота? Та реальность везде, а где эта? В его приёмной? Или она воткнулась, как авдотьевский барак за МКАДом синей спицей в небо, уползла в космос межпланетным жуком? Не было у Перелесова допуска к тайной цифре. Он ходил вокруг неё, как жадный банкир вокруг неочевидного, но, возможно, перспективного актива. Тупо стоял на пороге и не знал, возьмут ли в дело, а главное, хочет ли сам, чтобы взяли?

Я влип, Перелесов вспомнил баню на слепой турбазе в Псковской области, Анну Петровну в выданном Василичем огромного размера ватнике с напоминающими пожарные шланги рукавами. Она (почти как Сольвейг к Пер Гюнту, только не на лыжах) пришла, подсвечивая путь фонариком, по ночной заиндевевшей траве сообщить, что с ним срочно хочет переговорить заместитель главы администрации президента.

Окончив разговор (заместитель интересовался, все ли средства, выделенные министерству по программе переселения жителей Курильских островов на материк израсходованы), замотанный до пояса в простыню, распаренный Перелесов вернул Анне Петровне телефон. Его рука, как в трубу, вошла в рукав ватника, нащупала там руку Анны Петровны. Телефон потерялся в глубинах ватника, как подводная лодка. Перелесов чудом удержался, чтобы не стиснуть пойманную руку, прижать Анну Петровну к своей облепленной дубовыми листьями груди. Но нет, только коснулся, скользнул горячими пальцами по её прохладной ладони, медленно, с сожалением, как красивую бабочку, отпустил. Пожарный рукав ватника показался ему бесконечным, как… Северный поток , или Крымский мост . Нет, этот огонь никакой мост не выдержит, никакой поток не погасит, успел подумать Перелесов, не вполне понимая, почему дрожит, как озабоченный подросток, нервно топчется в предбаннике рядом с собственной секретаршей?

Он услышал, как выпал из рукава телефон. Затем рука Анны Петровны догнала его руку, их пальцы сплелись. Перелесов осторожно расстегнул на ней ватник, взял с полки чистую сложенную простыню, протянул Анне Петровне. Молча вернулся в баню, присел на полок. Было трудно дышать. Сердце колотилось так, что ожили, зашелестели прилипшие к груди дубовые листья. Вот так и помру… Что напишут в газетах? Сколько ей лет, попытался вспомнить Перелесов. Плохо, очень плохо напишут. За дверью было тихо. Ушла, вздохнул, потянулся к ковшу, чтобы плеснуть на раскалённые камни. В этот момент дверь открылась, выпустив из бани облако пара и впустив обмотанную простынёй Анну Петровну.

Он не помнил, о чём они говорили, но помнил, как с них постепенно сходили простыни, как он охаживал её веником, а потом она его. В скупом банном освещении ему открылось, что тело Анны Петровны моложе её возраста, да, пожалуй, что и его накаченного в фитнесе, периодически освежаемого мальдивским солнцем и солёными морями тела. Но и тогда Перелесов тормозил, запоздало обматывал чресла простынёй, даже один раз выскочил из бани, бросился с понтона в ледяное чёрное озеро, чтобы унять страсть. Потом, согревшись на полке, исхлестав себя до изнеможения веником, упал в предбаннике на знаменитый топчан, где когда-то лежала (и если бы только одна она!) Дениз. Ему вдруг показалось, что на крыльце скулит и царапает дверь лапой Верден. Он проверил. Вердена не было. А когда вернулся в предбанник, обнаружил, что там остался единственный источник света — большая жёлтая луна в окне, как в раме. Она висела между двух сосен, как между огромных оленьих рогов. У неё есть муж? Где она живёт? Почему я до сих пор не выяснил? Перелесов прилёг на топчан, закрыл глаза, зная, что прямо сейчас к нему под простыню неслышно скользнёт, прижмётся чистым телом, а потом разлучит колени Анна Петровна. Они не сказали друг другу ни слова, только когда покидали баню, Анна Петровна, набросив на плечи ватник, заметила: «Он тоже любил тебя».