Юрий Козлов - Новый вор

«Здесь он и поскакал?» — предположил Перелесов.

«Выборочные, децентрализованные репрессии не нужны, — не отреагировал на вопрос Грибов. — Воздух предательства автоматически превращается в воздух наказания , как при Сталине. Это не крепостной, хотя, в душе он навсегда крепостной, русский народ переходит от критического осмысления к революционной практике, а ответственная часть власти пинками выгоняет его из пассивного созерцания, вкалывает адреналин, тащит на ратный и трудовой подвиг. Организм государства нуждается в тотальной и жестокой чистке. Страх смерти — основа и начало дисциплины. Способ один — самим заняться революционной практикой, выжечь гниль. Сначала в себе и вокруг, — вздохнул Грибов и как-то отстранённо добавил: — Это больно. Но необходимо».

«Через потоки крови и немыслимые ужасы анархии , — снова процитировал Перелесов забытого Константина Леонтьева, необъяснимым образом осмыслившего в позапрошлом веке волнующий экономического чекиста Грибова вопрос. — Мировое сообщество, — продолжил уже от себя, — стопроцентно кончит вас (он ещё не был готов произнести нас ), едва начнутся эти немыслимые ужасы».

«Увидим, — деловито ответил Грибов, — извини, мне пора», — повернулся к лимузину.

«А если…» — Голос Перелесова как будто провалился в воздушную (предательскую?) яму.

«Окна Овертона не просто захлопнулись, — обернулся Грибов, — а защемили яйца. Уже не вылезти. У него нет времени и выбора».

«А у вас?»

«Тебе ли не знать, — усмехнулся Грибов, — как это делается? Можно через революцию — пролетарскую, буржуазную, цветную, чёрно-белую, негативную, позитивную, какую угодно. Мне нравится позитивная , чистенькое, шустрое такое словечко, как змейка, подползла, ужалила и ищи-свищи. Или — ракетно-алтарное единство народа, власти и Церкви. Только… много канители. В сущности, ведь ни алтарей, ни ракет. Власть в золоте, Церковь в расколе, народ в нищете на макарошках. Одной пропагандой единство не слепить, хотя есть затейники, поют на дубу, как птицы Сирины, про Фаворский свет, светоносный код, симфонию духа, красно-белую империю…

Ещё можно поиграть в мобилизацию, в великую столыпинскую Россию с могучей армией, не тонущим флотом, военными базами на Луне, „Газпромом“, мостом от Москвы до Владивостока, „Силой Сибири“, северными и южными потоками. Но тогда надо закрывать границы, чтобы не сравнивали, а это, сам знаешь, хлопотно. Ну, а на крайний случай — биоробот , хоть сейчас выпускай к народу. Кстати, американцы делали, странно, да? Делали-то Ельцина, но ничего, потом довели — фигурку уменьшили, приплюснули головку, походочку отрегулировали, словечек разных, типа мочить, тырить, борзота , чтобы, значит, ближе к народу, добавили. Будет править сколько надо, хоть сто лет, да только… — тяжело вздохнул Грибов, — где их взять, эти сто лет… одиночества? Самого-то, собственно, давно нет. Точнее, не важно, есть он или нет. Он — деталь механизма, который пошёл вразнос. Нужен ремонт. Механик посмотрит, — подмигнул Грибов, — и скажет, что заменить. Может, вообще, мотор накрылся».

«Понимаю, глупый вопрос, — прикрыл шарфом рот Перелесов. — Армия?»

«Не смеши», — ответил, усаживаясь в машину, Грибов.

Рявкнув сиреной, чудо отечественного автопрома вылетело, разбрызгивая лужи, в испуганно притихший Воскресенский переулок.

Поднимаясь в лифте на министерский этаж, Перелесов почти физически (как Грибов, когда рассматривал свою теряющую ориентацию и хватку руку), то есть на языке не разума, но тела ощутил, что, невзирая на отъединённость, тщательно оберегаемую ментальную независимость от окружающей действительности, он втягивается в гибельную виртуальную воронку.

Гравитация воронки была сильнее его нелюбви к России, сильнее любых его умственных построений. Он крутился внутри воронки, как обронённое птичкой пуховое пёрышко. У воронки был собственный светоносный код . Он перехватывал код Перелесова, переводил его в ничтожно малую, не способную ни на что повлиять погрешность, мгновенно гаснущую на ветру искру, из которой не могло возгореться пламя.

Воронка творила реальность, управляла собой, не следуя ни умеренно-щадящему (господина Герхарда), ни последовательно-беспощадному (отцов-пилигримов), ни агонийно-истерическому, слепленному из сна разума (народа) и воздуха предательства (власть имущих) сценарию экономического чекиста Грибова.

Открывшаяся, как внезапная бездонная пропасть посреди ровной дороги, реальность ужаснула Перелесова космическим отрывом от первичной природы человека, то есть от того, от чего никакая земная реальность в принципе не могла оторваться, как, к примеру, сам человек — от сердечного стука, насморка или бегущих по мозговым извилинам сигналов.