Юрий Козлов - Новый вор

Всё, казалось, шло по сценарию старого фашиста. На приграничных территориях незаметно велась предпродажная подготовка. Россия, как глупая щука живца, заглотила Крым, напоровшись на разрывающий брюхо санкционный тройник. Некогда родственная Украина тряслась от ненависти, ждала подходящего момента, чтобы выгрызть Крым, а если не получится — погибнуть вместе с Россией. Оставалось только крутить катушку спиннинга. Но пока рыбак играл, мотал щуку, посмеиваясь над её (уже подводными) гнилыми огурцами , будто бы готовыми взорваться в океанской глубине, обрушить цунами на Лондон и Майами — излюбленные места щучьего нерестилища, где в тепле и неге резвились щурята.

Перелесову, хотя эта информация отсутствовала в доставляемых грозными фельдъегерями пакетах, было в общих чертах известно, с чего начнётся, в какой очерёдности пойдёт, как будут торговаться и что просить взамен.

Это было и — одновременно — не было.

Чекист Грибов называл неопределённость воздухом предательства . «Какая-то невидимая сволочь, — однажды вырвалось у него, — заносит во все кабинеты и коридоры газовые баллоны, портит атмосферу. Как поменять воздух, если все им дышат?»

«А народ? — помнится, решил позлить друга Перелесов. — Чем дышит?»

«Чем надо, — хмуро посмотрел на него Грибов, — пока держим за глотку. Но рука…» — не договорил, удивлённо уставился на свою холёную, под мужским маникюром руку с перламутровыми ногтями и миллионными часами на запястье.

«Слабеет?»

«Теряет хватку, ориентацию».

«Сексуальную?»

«Да пошёл ты!» — Грибов неожиданно ловко, учитывая его комплекцию, стиснул согнутой в локте рукой шею Перелесова. У того потемнело в глазах. Толстый-толстый, перевёл дух, когда чекист отпустил, а хватку не потерял.

«Зря обижаешься. — Перелесов извлёк из шкафа бутылку коллекционного двадцатипятилетней выдержки виски, два отшлифованных благоволившей ему уборщицей до алмазного блеска стакана. — Обычное дело в сексе, особенно между властью и народом. Когда один партнёр сильно, но не до смерти придушивает другого, у обоих оргазм многократно усиливается, можно сказать, наполняется жертвенным кокетством. Но важно не переусердствовать».

«А то что?»

«Обвал системы, хаос, схождение в точку zero , с которой, собственно, только и начинается истинное, то есть непредсказуемое и асимметричное развитие России. Через Смутное время вышли на Империю, добрались до Аляски и Калифорнии. Через семнадцатый год — на СССР, сломали Германию, контролировали полмира. Душить, конечно, надо, но не до конца, так, чтобы не умирали, но и не жили в полную силу. Лучше пусть спят у телевизора, как эта… царевна в хрустальном гробу. Пока она спит — мы живём».

«Ишь, как заговорил, — сильно отпил из стакана Грибов, приблизив к Перелесову похожее на подтаявшую снежную гору лицо. С горы на широких красных санках съезжал нос. — У нас тоже один такой появился, учился, как и ты, в Европе, прислали из администрации. Стратег!»

Перелесов сразу понял, о чём пойдёт речь, но ни малейшего интереса к продолжению разговора не проявил. Странно, подумал он, Грибов скрытно (добровольно) любит Запад и служебно (вынужденно) Россию. Я не люблю Запад и ещё сильнее не люблю Россию. Я свободен в своей нелюбви, потому что ничего не жду ни от Запада, ни от России. Он ущербен и ограничен в своей любви, потому что она изначально и исторически безответна. Значит, я сильнее, неуязвимее его. Меня ни на какую наживку не взять, потому что я сам не знаю, что делаю — торможу или ускоряю движение к точке zero . Скорее, одновременно торможу и ускоряю. Им не понять этого вечного, определяющего судьбы мира, невидимого движения. Оно сродни неуловимому перемещению в пространстве богомола вопреки всем существующим физическим законам. Маршрут богомола непостижим, как прыжок индейского шамана с вершины горы в реку. Как исцеление немца, или… Стоп! — приказал сам себе Перелесов.

Грибовцы , он снова наполнил стаканы, не есть кощеева игла, которую надо сломать, чтобы решить вопрос с Россией. Они даже не скорлупа яйца, где таится игла. Они хотят власти, покоя и денег. Разрушающие Россию защитники, потому что только в перманентном разрушении и расхищении того, что они защищают, возможна их сладкая — тысячу раз прав господин Герхард! — жизнь. Но разрушение, как бы они его ни маскировали, рано или поздно дойдёт до точки zero . И то, что многие посчитают безжизненными отвратительными развалинами, кому-то покажется превосходным строительным материалом.