Дэвид Митчелл - Тысяча осеней Якоба де Зута

«Почему я отвечаю на незаданный вопрос?» – удивляется Пенхалигон.

– Я скажу Джонсу. – Тристрам идет к двери. – Заодно принесу свежий номер лондонской «Таймс».

Пенхалигон слушает, как позвякивают вилки и тарелки…

…и долгие годы напрасного горя сползают с него, словно змеиная кожа.

«Как Тристрам собирается добыть свежий номер „Таймс“ в заливе Нагасаки?» – недоумевает он.

От изножья кровати на него злокозненно смотрит кошка; или, может, летучая мышь…

Зверь с глухим сипеньем разевает пасть, полную острых иголок.

«Хочет укусить», – думает Пенхалигон, и эта мысль – словно сигнал дьяволу выйти на сцену.

Правую ногу прошивает адская боль; крик «А-а-а-а-а-а-а!» вырывается, подобно струе пара.

Совершенно проснувшийся, в тесной темноте, отец убитого Тристрама стискивает зубы, обрывая крик.

Звяканье вилок и тарелок смолкает. К двери каюты приближаются быстрые встревоженные шаги.

Голос Чигвина спрашивает:

– У вас все в порядке, сэр?

– Все хорошо, – сквозь комок в горле отвечает капитан. – Кошмар приключился, только и всего.

– Со мной такое тоже бывает, сэр. Завтрак подадут к первой склянке.

– Очень хорошо, Чигвин. Погоди-ка! Туземные лодки все еще кружат возле нас?

– Только две сторожевые лодки, сэр, но за ними следили всю ночь, они ни разу не подошли ближе чем на двести ярдов, иначе я бы вас разбудил. А кроме них, ничего крупнее утки в заливе не видно. Мы всех распугали.

– Возвращайся к работе, Чигвин. Я скоро встану.

Однако стоит ему пошевелиться, распухшую ногу словно полосуют острые шипы.

– Чигвин, пригласи, пожалуйста, доктора Нэша ко мне зайти. Подагра немного беспокоит.

Доктор Нэш осматривает лодыжку – она раздулась почти вдвое.

– Похоже, капитан, стипль-чез и мазурка для вас остались в прошлом. Позволите рекомендовать вам трость? Легче будет ходить. Я скажу Рафферти, он принесет.

«Калека с тростью, – тоскливо думает Пенхалигон. – В сорок два года».

Над головой по палубе топочут молодые резвые ноги.

– Давайте. Лучше уж выставить напоказ свои немощи, чем грохнуться с трапа.

– Именно так, сэр. А теперь позвольте осмотреть этот узелок. Может быть немножко…

Ланцет погружается в тело там, где лопнула кожа, и у Пенхалигона под веками взрывается агония.

– …немножко больно, сэр. Но гной выходит хорошо, обильно.

Капитан рассматривает пузырящиеся выделения:

– Вот это – хорошо?

– С помощью гноя, – доктор Нэш откупоривает небольшой горшочек, – организм очищает себя от излишков синей желчи, а синяя желчь – корень подагры. Мы расширяем рану, присыпаем порошком из мышиных фекалий… – он пинцетом извлекает из горшочка мышиный катышек, – стимулируем вывод гноя, и через семь дней можно ожидать улучшения. Кроме того, я взял на себя смелость прихватить флакончик доверова снадобья, так что…

– Я его выпью, доктор. Следующие два дня будут иметь решающее…

Ланцет вонзается в рану; все тело капитана каменеет в беззвучном крике.

– Черт подери, Нэш! – наконец удается ему выговорить. – Хоть бы предупреждали!

Майор Катлип косится на кислую капусту в ложке Пенхалигона.

– Что, майор, – спрашивает капитан, – ваше сопротивление слабеет?

– Никогда дважды протухшая капуста не одолеет этого солдата, капитан!

Слоистый солнечный свет придает сцене завтрака сходство с картиной.

– Кислую капусту мне когда-то рекомендовал адмирал Джервис. – Капитан хрустит квашеным овощем. – Но я уже рассказывал эту историю.

– Не при мне, сэр, – говорит Рен.

Остальные подхватывают – Пенхалигон подозревает, что из учтивости, но анекдот вкратце пересказывает.

– Джервиса приохотил к квашеной капусте Уильям Блай, а Блая – сам капитан Кук. «Разницу между трагедией Лаперуза и славой Кука, – говаривал Блай, – составили тридцать бочонков кислой капусты». Но когда Кук отправился в свое первое путешествие, ни уговорами, ни угрозами нельзя было заставить команду «Индевора» ее есть. Тогда Кук объявил «дважды протухшую капусту» исключительно офицерским блюдом и запретил простым матросам к ней притрагиваться. И что же? Кислую капусту стали воровать из не слишком рьяно охраняемой кладовки, а после того, как за полгода на корабле не было ни одного случая цинги, уверовала вся команда.

– Низкая хитрость на службе гения, – замечает лейтенант Тальбот.

– Кук – мой герой, – признается Рен. – Вот истинный пример для подражания!

Выражение «мой герой» раздражает Пенхалигона, словно засевшее между зубами семечко.