Дэвид Митчелл - Тысяча осеней Якоба де Зута

Дои косится на Томинэ, проверяя, не ослышался ли он, кланяется и уходит.

Никто из советников не решается первым нарушить потрясенную тишину.

«Обвинить во всем даймё Хидзэна, – думает Сирояма. – Он поставляет людей».

Нет; враги градоправителя вмиг изобразят его трусом, который уклоняется от ответственности.

«Сослаться на то, что береговые гарнизоны уже много лет недоукомплектованы».

Тогда получится, что он знал о нехватке людей и ничего не сделал.

«Оправдываться тем, что ни один японский подданный не пострадал из-за этой нехватки».

Приказ Первого сёгуна, приравненного к божеству, не выполнен – это непростительное преступление.

– Камергер Томинэ, – говорит Сирояма, – вы знакомы с распоряжением касательно обороны в свете политики самоизоляции империи.

– Знать такие вещи – мой долг, ваше превосходительство.

– В случае, если в город без разрешения прибудут иностранцы, что должен делать чиновник наивысшего ранга?

– Отказываться от любых переговоров, ваше превосходительство, а иностранцев отправить восвояси. Если они попросят провианта, можно выдать минимальное количество, но не брать никакой платы, чтобы иностранцы не могли впоследствии ссылаться на это как на торговый прецедент.

– А если иностранцы совершат акт агрессии?

Веера в руках советников замирают.

– Градоправитель или даймё должен захватить иностранцев в плен, ваше превосходительство, и задержать до получения приказов из Эдо.

«Захватить военный корабль в полном вооружении, – думает Сирояма, – силами шестидесяти семи человек?»

В этом зале градоправителю доводилось выносить приговор контрабандистам, разбойникам, насильникам…

…убийцам, карманникам и тайным христианам с островов Гото.

А теперь Судьба гнусавым голосом камергера приговорила его самого.

«Сёгун посадит меня в тюрьму за вопиющее пренебрежение своими прямыми обязанностями».

Его семью в Эдо лишат имени и самурайского ранга.

«Кавасэми, бесценная моя Кавасэми, должна будет вернуться к работе в чайных домах…»

Его сын, его чудесный мальчик, будет зарабатывать на жизнь, прислуживая сводникам.

«Если только я не признаю свою вину и не спасу честь семьи…»

Он обводит взглядом советников, но никто из них не решается посмотреть в глаза осужденному.

«…распоров себе живот, прежде чем из Эдо придет приказ о моем аресте».

Сзади раздается негромкое покашливание.

– Позволено ли мне будет сказать, градоправитель?

– Хорошо бы кто-нибудь что-нибудь сказал, господин настоятель.

– Княжество Кёга – скорее духовная твердыня, нежели военная, но зато она совсем близко. Если я сейчас же отправлю гонца, смогу за три дня призвать в Нагасаки двести пятьдесят человек из Касимы и Исахаи.

«Этот удивительный человек, – думает Сирояма, – неразрывно связан с моей жизнью и моей смертью».

– Призовите их, господин настоятель, именем сёгуна.

Перед градоправителем забрезжил проблеск надежды. «Если я захвачу враждебный иностранный корабль, такой подвиг, может быть – может быть! – затмит менее значительный проступок».

Он оборачивается к приставу:

– Отправьте всадников к даймё Хидзэна, Тикуго и Хиго с приказом от имени сёгуна, чтобы срочно выслали по пятьсот вооруженных воинов. Никаких проволочек, никаких отговорок. Империя находится в состоянии войны.

Джону Пенхалигону снятся заплесневелые занавеси и лунные леса, а проснувшись, он видит возле кровати сына.

– Тристингл, милый мой мальчик! Такие ужасные сны мне снились… Приснилось, будто бы ты погиб на «Бленхейме» и… – Пенхалигон вздыхает. – И будто я даже забыл твое лицо. Волосы только помнил…

– Мои волосы не забудешь, па, – улыбается красивый мальчишка. – Эту неопалимую купину!

– Во сне мне иногда снилось, что ты все еще жив. Просыпаться было… так горько.

– Да ну! – Он смеется, совсем как смеялась Мередит. – Разве это рука призрака?

Джон Пенхалигон сжимает теплую руку сына и тут замечает капитанские эполеты.

– Отец, мой «Фаэтон» прислали на подмогу твоему «Фебу». Вместе мы расколем этот орешек!

– Линейные корабли загребают себе всю славу, – сказал бы наставник Пенхалигона, капитан Голдинг, – но трофеи достаются фрегатам!

– Никакой трофей не сравнится с гаванями и рынками Востока, – соглашается Тристрам.

– Кровяная колбаса, яичница и гренки – буду, мой мальчик, отлично!