Дэвид Митчелл - Тысяча осеней Якоба де Зута

Де Зут смотрит на футляр, сдвинув брови.

– Я, конечно, рад буду помочь.

– Я знать, господин де Зут уметь прятать вещи с большой тщание.

– Я спрячу это вместе с Псалтирью и сберегу до тех пор, пока вы его не заберете.

– Спасибо. Я… я надеяться, что вы сказать такой слово. – Удзаэмон с прямотой иностранца отвечает на незаданные вопросы де Зута. – Во-первых, если спросить: «Какой слово в этом свитке?» Я думать, вы помнить Эномото.

При этом имени лицо де Зута омрачается.

– Он есть господин настоятель храма в княжество Кёга, где… Где должен жить барышня Аибагава.

Голландец кивает.

– Этот свиток есть… как сказать?.. правила, принципы, законы ордена. Эти законы…

«Рассказывать о таком и по-японски трудно, – вздыхая, думает переводчик. – А по-голландски – словно камни ворочать».

– Эти правила есть… плохой, хуже чем самый наихудший зло, для женщина. Есть великое страдание… Нельзя терпеть.

– Что за правила? Огава, ради всего святого, что ей приходится терпеть?

Удзаэмон закрывает глаза и так, с закрытыми глазами, качает головой.

– По крайней мере, скажите, – надломленным голосом спрашивает де Зут, – этот свиток может послужить оружием против Эномото? Согласится он ее отпустить, чтобы избежать позора? Или можно через градоправителя добиться справедливости?

– Я переводчик третьего ранга. Эномото есть господин настоятель. Его власть сильнее, чем градоправитель Сирояма. Правосудие в Японии есть правосудие силы.

– Значит, барышня Аибагава должна всю жизнь выносить… то, что «нельзя терпеть»?

Удзаэмон отвечает не сразу:

– Один друг, в Нагасаки, согласен помочь… Если откровенно.

Де Зут не глупец.

– Вы задумали вызволить ее оттуда? Есть надежда, что получится?

Удзаэмон снова долго молчит.

– Не только я и он. Я… купить помощь.

– Наемники – опасные союзники. Нам, голландцам, это хорошо известно. – Мозг де Зута работает, как счеты, вычисляя возможные последствия. – И как вы после этого вернетесь на Дэдзиму? Ее просто снова поймают. Вы должны будете скрываться… Всю жизнь… Почему вы готовы рискнуть столь многим… Рискнуть всем? Разве только… Ох.

Несколько мгновений двое мужчин не могут смотреть друг другу в лицо.

«Теперь ты знаешь, – думает переводчик. – Я тоже люблю ее».

– Какой я болван. – Голландец трет свои зеленые глаза. – Близорукий, блаженный дурачок…

По Длинной улице проходят два раба-малайца, переговариваясь на своем языке.

– …Но если вы тоже, почему вы помогали мне с моими… авансами в ее адрес?

– Лучше ей жить здесь, с вами, чем неудачный брак на всю жизнь или совсем отошлют из Нагасаки.

– И вы все-таки доверяете мне это… – Он касается футляра со свитком. – Свидетельство, которое нельзя использовать?

– Вы тоже хотеть для нее свобода. Вы не продать меня Эномото.

– Никогда! Но что мне делать со свитком? Я здесь как пленник.

– Ничего не делать. Если побег успешный, мне это не нужно. Если побег… – Заговорщик подносит к губам питье с медом и лаймом. – Если побег неудачный, если Эномото узнать, что есть такой свиток, он будет искать в доме моего отца, в доме друзей. Правила ордена – великая тайна. Эномото убивать, чтобы захватить свиток. Но на Дэдзима нет власть Эномото. Я думать, здесь он не будет искать.

– Как я узнáю, удался побег или нет?

– Если успешно, я прислать записка, когда смогу. Когда безопасно.

Де Зут потрясен этим разговором, но голос его звучит ровно.

– Я всегда буду молиться за вас. Когда встретитесь с барышней Аибагавой, скажите ей… скажите… Вот это и скажите. Я буду молиться за вас обоих.

Ключница Сацуки принимает на руки новорожденную дочку Яёи; ротик девочки перепачкан молоком. На щеках Сацуки при свете огня и восходящего солнца блестят слезы. Ночью не шел снег, и потому дорога по ущелью Мэкура вполне проходима. Близнецов Яёи уже сегодня утром увезут в Нижний мир.

– Стыдитесь, ключница! – мягко укоряет настоятельница Идзу. – Вы десятки раз присутствовали при Передаче Даров. Если уж сестра Яёи поняла, что не теряет малышей Синобу и Бинё, а просто направляет их на новый путь в Нижнем мире, то уж вы-то, с не столь сильными чувствами, могли бы взять себя в руки! Это всего лишь разлука, не утрата.

«То, что ты называешь „не столь сильными чувствамиׅ, – думает Орито, – я называю состраданием».