Дэвид Митчелл - Тысяча осеней Якоба де Зута

Удзаэмон впервые может осмотреть тюрьму, где держат Орито.

Трубка Сюдзаи погасла; он выбивает золу.

– Монастырь угнездился в треугольной впадине между Лысым пиком – вот он, наверху – и двумя хребтами пониже. Я думаю, когда-то здесь была крепость, еще со времен Сражающихся царств, а потом ее передали предку Эномото, о котором рассказывал торговец амулетами. Смотри, какие здесь мощные стены, и вокруг – ров. Чтобы выломать ворота, понадобятся человек двадцать, да еще таран. Но ты не отчаивайся: крепостные стены не крепче тех людей, что их обороняют; ребенок с крюком на веревке может их одолеть в одну минуту. А уж внутри мы не заблудимся. Вот это, – Сюдзаи показывает пальцем в мозолях от тетивы, – Сестринский дом.

– Ты видел ее? – забыв об осторожности, спрашивает Удзаэмон.

Сюдзаи качает головой:

– Был слишком далеко. Остаток времени до темноты я потратил на поиски другого спуска с Лысого пика, но пути вниз нет, кроме как по ущелью Мэкура. Вот эта северо-восточная гряда с другой стороны обрывается отвесно на несколько сотен локтей, а к северо-западу такая чаща – проберется только тот, у кого четыре руки и хвост. В сумерках я вернулся в ущелье и добрался до заставы, когда взошла луна. Спрыгнул с утеса на дорогу внизу, дошел до конца ущелья, пересек рисовые поля за деревней Куродзанэ и переночевал под рыбачьей лодкой у дороги на Исахаю. Было холодно и сыро, но я не хотел, чтобы кто-нибудь явился проситься к моему костру – не нужны лишние свидетели. К вечеру следующего дня я вернулся в Нагасаки. Выждал три дня, прежде чем посылать за тобой, чтобы никто не связал мою отлучку и твой визит. Безопасней будет предположить, что твой слуга – на жалованьи у Эномото.

– Ёхэй служит мне с тех пор, как меня приняли в семью Огава.

– Какой шпион может быть надежней, – Сюдзаи пожимает плечами, – чем тот, кого не заподозрят?

Удзаэмон с каждой минутой чувствует себя все более больным.

– У тебя есть серьезная причина сомневаться в нем?

– Нет, но все даймё заводят осведомителей в соседних княжествах, и эти осведомители налаживают связи со слугами влиятельных семейств. Огава – люди значительные; твой отец – один из четырех переводчиков первого ранга на Дэдзиме. Удзаэмон, похитить наложницу даймё – значит вступить в мир опасностей. Чтобы выжить, ты должен сомневаться в Ёхэе, сомневаться в друзьях и незнакомцах. Теперь скажи: ты все еще хочешь освободить ее?

– Сильнее прежнего, – Удзаэмон смотрит на карту, – но возможно ли это?

– Если все тщательно продумать, если будут деньги, чтобы нанять походящих людей, – да, возможно.

– Сколько денег и сколько людей?

– Я тебя обрадую: меньше, чем ты думаешь. Сборщицы водорослей сказали «пятьдесят коку», звучит устрашающе, но добрую долю из этих пятидесяти съедает свита Эномото. К тому же вот это здание, – Сюдзаи тычет пальцем в правый нижний угол рисунка, – это трапезная, и, когда из нее расходились монахи после обеда, я насчитал всего тридцать три головы. Женщин в расчет не берем. Старшие монахи уже в возрасте, остается не больше двух дюжин крепких послушников, способных драться. В китайских легендах монахи разбивают камни голыми руками, но гусята Сирануи – из более хилого выводка. В монастыре я не увидел ни мишеней для стрельбы из лука, ни казарм для стражников-мирян, и никаких признаков, что там ведутся военные тренировки. Я считаю, пятеро хороших мечников могли бы спасти барышню Аибагаву. Для верности удвоим цифру – десять мечей, и вдобавок еще наши с тобой.

– А если господин Эномото явится со своими людьми раньше, чем мы успеем начать штурм?

– Отложим предприятие. Разойдемся в разные стороны и спрячемся в княжестве Сага, пока он не уедет.

Дым над угасающим огнем отдает солью и горечью.

– А ты подумал, – Сюдзаи затрагивает деликатный вопрос, – о том, что вернуться в Нагасаки с барышней Аибагавой было бы… было бы…

– Равнозначно самоубийству. Да я всю неделю ни о чем другом и не думаю! – Удзаэмон чихает и кашляет. – Я брошу здесь все, поеду с ней, куда она пожелает, и буду ей помогать, пока она меня не прогонит. Один день или всю жизнь, как она решит.

Мечник хмурится и кивает, вглядываясь в своего ученика и друга.

По улице с яростным лаем пробегает собака.

– Меня беспокоит, – признается Удзаэмон, – как бы тебя не связали с этим набегом.