Виктория Хислоп - Возвращение

Героем дня стал Игнасио. Победу он праздновал неподалеку от арены в самом шикарном баре города, принимая поздравления от своих приятелей, не одного десятка состоятельных землевладельцев и афисионадос , выстроившихся в очередь, чтобы пожать ему руку. Были там и десятки женщин, отчаянно старающихся привлечь его внимание, так что веселье продолжалось до поздней ночи. Все в этом тесном кругу относились к текущим событиям в Испании примерно одинаково, что было заметно по их пьяным тостам и песенкам.

Они распевали куплет опять и опять, в восторге от получившегося каламбура.

– Видели бы вы моего братца, когда он услышал, что стало с Лоркой, – со смехом рассказывал Игнасио своей компании. – Он был безутешен!

– Так он тоже педик, что ли? – спросил один из присутствующих там пошляков сквозь густое облако сигаретного дыма.

– Скажем так, – заговорщицки шепнул Игнасио, – он не разделяет моих симпатий к девушкам…

Во время этого разговора одна из самых роскошных женщин в баре незаметно подобралась к Игнасио; он не прерывал беседы со своими приятелями-мужчинами, но его рука скользнула вокруг женской талии, можно сказать, по собственной воле. В три часа ночи, когда бар наконец закроется, они направятся вместе в близлежащую гостиницу «Мажестик», где всегда придерживали несколько номеров для звезд корриды.

В последующие дни Игнасио не знал удержу. Его переполняло ликование. Семье отдали голову быка, которого он так блистательно лишил жизни. В одном из темных углов кафе она провисела потом немало лет, взирая ничего не выражающими глазами на посетителей кафе «Эль Баррил».

Но даже пока Игнасио праздновал, кровопролитие продолжалось. Лорка был всего лишь одним из сотен пропавших без вести.

Где-то месяц спустя, в три часа ночи, раздался жуткий грохот – колотили в стеклянную панель в двери «Эль Баррил», да с такой силой, что стекло едва не разбилось.

– Кто там? – выкрикнул старший Рамирес из окна своей комнаты на третьем этаже. – Кто, черт вас побери, там так буянит?

– Открывай, Рамирес! Сию же минуту! – Голос прозвучал резко, и, судя по тому, что к Пабло обратились по фамилии, дело явно было нешуточным.

Все жители их улицы к этому моменту уже проснулись. Ставни пооткрывались, женщины и дети высунулись из окон, а несколько храбрецов даже вышли на улицу и оказались лицом к лицу с дюжиной или около того солдат. Забрехали собаки, пронзительные звуки их лая рикошетили от стен домов, сливаясь на узких улочках в оглушительную какофонию. Уже начали отодвигаться засовы, но удары все равно продолжали сыпаться на стекло. И только когда Пабло открыл дверь, наступила тишина, даже собаки замолчали. Пятеро солдат протиснулись мимо него в кафе, громко хлопнув за собой дверью. Их товарищи остались на улице: прохаживались из стороны в сторону и курили, не обращая никакого внимания на возмущенные взгляды окруживших их гражданских лиц. На улице стало тихо. Прошло минуты две, а может, двадцать. Никто не смог бы сказать.

Наконец дверь распахнулась. Тишина взорвалась воплями. Кричала сеньора Рамирес.

– Вы не можете его забрать! Не можете забрать! – голосила она. – Он не сделал ничего плохого! Вы не можете его забрать!

В ее голосе чувствовались отчаяние и беспомощность. Она знала, что никакими ее уверениями солдат не остановить. То, что у них не было законного ордера на арест, роли не играло.

Фонарей у дома не имелось, поэтому рассмотреть, что именно происходило в полумраке, было затруднительно, но все увидели, что на улице стоял Эмилио. Он так и был в ночной сорочке, от которой в темноте исходило нездешнее белое сияние, руки были связаны за спиной, голова опущена. Он замер, как изваяние. Один из людей в форме ткнул его прикладом в живот.

– Пошевеливайся! – приказал он. – Живее!

После этого Эмилио как будто бы ожил. Запинаясь о камни, точно пьяный, он побрел прочь от дома, едва не теряя равновесие на неровной мостовой.

Послышался голос сеньора Рамиреса, пытающегося успокоить супругу:

– Мы выручим его, дорогая. Обязательно выручим. Они не имели права его забирать.

Позади Эмилио строем шло полдюжины солдат, двое из которых наносили ему ощутимые тычки между лопаток, подталкивая в нужном направлении. Вскоре они скрылись за углом дома, и металлический лязг, меривший их строевой шаг, стих. Из домов высыпали соседи, заполонив улицу: поднялась суматоха, женщины утешали Кончу, мужчины были одновременно разгневанными и напуганными.