Виктория Хислоп - Возвращение

Антонио не смог удержаться от едкого замечания:

– Неплохо будет, если арену начнут использовать по прямому назначению.

Им всем было ясно, на что он намекает.

Чуть ранее, в августе, песок на огромной арене для боя быков в Бадахосе, городе к юго-западу от Гранады, вместо бычьей крови пропитался кровью тысяч республиканцев, социалистов и коммунистов. Их согнали к аккуратной белой пласа де торос [56]и через ворота, в которые обычно входят участники парада, вывели на манеж. Пулеметы уже были выстроены, ударили очереди, скосившие восемнадцать сотен мужчин и женщин. Некоторые тела пролежали там несколько дней, прежде чем их убрали. Кровь на песке запеклась и почернела. Поговаривали, что прохожих мутило от тошнотворного запаха и что единственное, от чего милосердно были избавлены жертвы этой бойни, – это от вида того, как их город переворачивают вверх дном и разграбляют.

– Что бы там в Бадахосе ни произошло, – парировал Игнасио, – наверно, так этим рохос [57]и надо.

Он оттеснил Антонио и положил руки матери на плечи.

– Ты ведь придешь, правда? – умоляюще спросил он.

– Разумеется, приду, – успокоила она его. – Ни за что не пропущу. Но не уверена, что твои братья тоже там будут.

– А я на них и не рассчитываю, – ответил он и, обернувшись, кинул взгляд на Антонио, – особенного на того, кто наверху.

На следующей неделе на арене царило необыкновенное воодушевление. Трибуны гудели от возбуждения: зрители, облаченные в свои лучшие наряды, оживленно переговаривались и махали друзьям, стоящим далеко в толпе. Для в большинстве своем консервативных по складу характера афисионадос этого вида спорта открытие сезона корриды знаменовало собой возвращение к некоторому подобию нормальной жизни, и они наслаждались моментом.

Пабло с Кончей пришли посмотреть на своего сына. Антонио, Эмилио и Мерседес предпочли остаться дома.

С мест, где на склоне того дня расположились зрители, надежно отгородившись от внешнего мира идеальным кругом Пласа-де-Торос, было не видно разрухи, воцарившейся в отдельных районах города. Главным для большего числа собравшихся там тогда людей было то, что они могли насладиться возвращением к своему привычному укладу, чувством привилегированности, восстановлением старых традиций и иерархии. Даже выбор места – на солнце или в тени, соль о сомбра , – отражал социальное положение человека в городе.

– Что бы ни случилось в ближайшие несколько месяцев, – донеслось до Кончи, – мы хотя бы избавились от тех отвратных леваков в городском совете.

После этого она старалась не прислушиваться к беседе двух сидящих по соседству пожилых мужчин, которые явно не представляли себе, насколько жестоким и обстоятельным образом были изжиты социалистически настроенные члены городского совета, но до нее продолжали долетать обрывки разговора, и пропускать их мимо ушей оказалось непросто.

– Помолимся, чтобы народ наконец прозрел и признал власть за генералом Франко, – сказал один из них.

– Будем надеяться, – отозвался другой. – Так было бы лучше для всех. И чем скорее это произойдет, тем лучше.

– Не слушай их, – посоветовал Пабло, до которого тоже кое-что доносилось. – Каждый волен думать, как хочет. Гляди! Вот-вот начнется парад…

Торжественная церемония казалась пышной, как никогда, мужчины красивее, костюмы – ярче. Весь предыдущий час Игнасио готовился к выходу в своей раздевалке. Ему затянули шнурки на брюках, уложили и закололи волосы, прежде чем он надел на голову плоскую шапку из буклированной нити – монтеру . Он полюбовался на себя в зеркало и вздернул подбородок. Сверкающая белизна костюма привлекала внимание к его темным волосам и загорелой коже.

Выйдя на арену с другими участниками парада и поклонившись распорядителю корриды и местным знаменитостям в ложе, он удивлялся про себя: «Неужели в жизни что-то может быть лучше этого?»

«Все только начинается», – подумал он, наслаждаясь сладостным предвкушением.

Игнасио был последним из трех матадоров, выступавших в тот день на арене. Публика, хоть и проявляла уважение, его предшественниками впечатлена не была. Второй матадор неудачно начал: первый бык влетел в деревянное заграждение и сломал рога.

Благодаря своей оплошности зверь получил свободу и возвращение на тучное пастбище, где он вырос. Со своим следующим зверем этот матадор управлялся искусно, пока не нанес ему быстрый и чистый удар, но его выступлению не хватило зрелищности, чего-нибудь эдакого, что взбудоражило бы толпу.