Виктория Хислоп - Возвращение

– Почему это тебя удивляет? – отозвался Игнасио. – Нельзя допускать подобные вещи.

Антонио решил пропустить это мимо ушей.

– Так этим левым и надо за то, что палили церкви! – продолжал Игнасио, вознамерившись все-таки добиться от брата какой-нибудь реакции.

Иностранные легионеры, которых призвали в Испанию, чтобы разобраться с ситуацией, были ответственны не только за казнь нескольких зачинщиков, но и за убийства невинных женщин и детей. Большие площади важнейших городов региона, Хихона и Овьедо, подверглись бомбардировке и были выжжены.

– Мама, посмотри на эти снимки!

– Знаю, знаю, уже видела. Тут и без слов все ясно…

Уничтожением зданий все не ограничилось. Теперь жестоким репрессиям подверглись люди. Тридцать тысяч рабочих оказались за решеткой, и пытки в тюрьмах стали обычным явлением. Социалистическая пресса молчала.

Атмосфера в стране переменилась. Даже в «Эль Баррил», где Пабло с Кончей делали все возможное, чтобы не выказать ненароком симпатий одной из политических партий, начинало проявляться недоверие, зарождавшееся между людьми. Некоторые посетители открыто поддерживали социалистов, другие всячески приветствовали приход в правительство консерваторов, и вражда между ними время от времени вспыхивала с новой силой. Обстановка в баре претерпела едва заметные изменения. Было похоже, что золотым денькам Республики приходит конец.

Какие бы перемены и потрясения ни происходили в политической жизни страны, Конча беспокоилась лишь о том, как бы обычные люди не потеряли свои недавно завоеванные привилегии. Больше всего ее волновала свобода женщин. Впервые за всю историю Испании представительницы прекрасного пола стали работать на общественных должностях и участвовать в политической жизни страны. Тысячи девушек учились в университетах, занимались профессиональным спортом и даже корридой.

Конча и ее подруги непочтительно окрестили новые женские права «свободой и лифчиками» из-за волнующих воображение новомодных предметов нижнего дамского белья, рекламу которого они теперь видели в газетах. Будучи родом из нищей сельской местности, откуда она уехала, выйдя замуж за Пабло, Конча хотела, чтобы жизнь Мерседес тоже изменилась к лучшему; ей нравилось, что ее дочь сможет вырасти в обществе возможностей. Женщины теперь овладевали профессиями и добивались высоких и влиятельных постов, вот Конча и надеялась, что жизнь Мерседес не будет посвящена одному лишь протиранию бокалов и аккуратному выставлению их на барной стойке. Хотя в голове у Мерседес, похоже, не было ничего, кроме танцев, которые для ее матери были чем-то вроде детского увлечения.

За сыновей она не переживала. Они уже вступили каждый на свою профессиональную стезю, и их будущее выглядело многообещающим.

– В Гранаде есть куча возможностей, – говорила она Мерседес, – ты только представь, сколько их во всей остальной Испании!

У Мерседес имелось весьма ограниченное представление о том, как обстоят дела в других регионах страны, но она согласно кивала. Как правило, матери лучше было не перечить. Девочка знала, что Конча не воспринимает всерьез ее увлечение танцами. Шли месяцы, годы. Мерседес всем сердцем знала, что ничем другим заниматься не хочет, но родителей трудно было убедить в этом. Братья прониклись этой ее мечтой. Она танцевала на их глазах с того дня, как надела свои первые крохотные, меньше не бывает, туфельки для фламенко, по сегодняшний, когда она не уступала в мастерстве ни одной танцовщице Гранады. Мерседес знала, что братья понимают ее страсть.

Когда от сельских родственников стали доходить слухи о том, что безземельных крестьян опять кабалят, Конча разражалась перед семьей речами о творящейся несправедливости.

– Не для этого провозгласили Республику! – возмущалась она. – Скажете – нет?

Она ожидала хоть какого-нибудь ответа от детей, раз уж муж намеренно избегал высказывать свое мнение. Пабло полагал, что такая линия поведения на данный момент самая выгодная, так как, чтобы его заведение преуспевало, ему приходилось любезно приветствовать всякого, кто появлялся в дверях. Он не хотел, чтобы «Эль Баррил» слишком тесно ассоциировался с какой-либо политической силой, как это произошло с несколькими барами в Гранаде, которые стали местом встреч групп весьма определенного толка.

Антонио пробормотал что-то в знак согласия. Старший сын острее других в семье осознавал, какие перемены происходят на политической арене. Антонио пристально следил за событиями в испанском парламенте, в кортесах, жадно и внимательно читал газеты. Хотя Гранада являлась оплотом консерваторов, Антонио, как и его мать, естественным образом тяготел к левым взглядам. Семья вполне могла бы об этом так никогда и не узнать, если бы не его бесконечные стычки с Игнасио. Эти двое постоянно пребывали на грани ссоры.