Виктория Хислоп - Возвращение

Мерседес думала о предстоящих нескольких месяцах одновременно с радостью и беспокойством. Как и тогда, садясь в Бильбао на корабль, она надеялась, что это изгнание не продлится вечно.

Логичнее всего было отправиться в Лондон. Там сейчас образовалась крупная община выходцев из Испании, да и работу, когда она подтянет язык, найти будет легче.

– Так непривычно снова оказаться в большом городе, – сказала Мерседес Кармен, когда они выходили с вокзала Виктория на оживленную улицу.

– Это перемена к лучшему, честное слово, – ответила Кармен. – Хватило с меня сельской жизни.

– А с меня вот Бильбао хватило, когда мы оттуда уезжали, – заметила Мерседес.

– Ну, Лондон не Бильбао. Нам здесь понравится! Я в этом уверена!

Лондонские улицы были забиты людьми. В глазах двух испанок все они выглядели умными и целеустремленными.

Девушки уже получили предложение снять комнату у испанской пары рядом с Финсбери-парком и отправились по указанному адресу на автобусе. Сидя в первом ряду на втором этаже, они наслаждались поездкой по городу и не верили своему счастью! Гайд-парк, Оксфорд-стрит, Риджентс-парк – они столько слышали об этих местах, однако действительность превосходила их ожидания. Все вокруг полнилось красками, очарованием и энергией жизни. Наконец кондуктор объявил их остановку, и девушки вышли. Всего пять минут пешком – и они у своего нового дома – викторианского таунхауса, стоящего на миленькой улочке, где восхитительно нарядно цвели вишни.

Их хозяева перебрались в Англию еще до начала войны и охотно поддержали начинания Комитета помощи баскским детям. Они оказали Мерседес с Кармен горячий прием. Даже керамическая плитка с симпатичным рисунком, которой они облицевали стены, и несколько заключенных в рамку видов Сьерры-Невады помогали им чувствовать себя как дома.

Но угроза фашизма только усиливалась, отвечая страхам тех, кто выступал в Испании на стороне Республики, и Европу охватил пожар войны. В сентябре 1940 года начались воздушные налеты на Лондон, после чего город на протяжении восьми месяцев постоянно подвергался массированным бомбардировкам.

– На родине теперь мир и покой, а нас бомбами забрасывают… – заметила как-то ночью Мерседес, когда они с Кармен прятались, ежась от ужаса, в закопанном в саду убежище Андерсона [84].

– Есть какая-то ирония в том, чтобы попасть сюда, в чужую страну, и снова оказаться под обстрелом немцев, – размышляла Кармен. – Но ты в любом случае ошибаешься. Нет у нас на родине никакого мира. Да и откуда ему взяться при сотнях тысяч политзаключенных?

Эта война с Гитлером была страшной, но когда ситуация осложнилась настолько, что было принято решение эвакуировать из Лондона детей, атмосфера, царившая там, не шла ни в какое сравнение с той, что ощущалась в Бильбао, когда оттуда стали уезжать люди. В Испании страна обратилась против самой себя. Англия же была далека от самоубийства. Тут в воздухе витал страх, а не ужас.

Жители их длинного дома часто ночевали в убежище. Безопаснее места не было. Мерседес и Кармен часами разговаривали о прошлом и о том, что им могло уготовить будущее. Последнее могло сложиться как угодно, и потому их мечты не знали ни рамок, ни границ. Это была неизведанная территория.

Уроки английского и работа по дому не давали Мерседес скучать. А с осени 1941 года El Hogar Español [85] Испанский дом (исп.). не давал ей грустить. Премьер-министр Республики Негрин подписал договор аренды здания на Инвернесс-Террас, ставшего центром притяжения для испанских эмигрантов, которые не могли вернуться на родину.

Оно стало средоточием их общественной и культурной жизни, местом встречи, чтобы пообщаться, а иногда и попеть, для них всех, начиная от Мерседес, натиравшей английские каминные полки, и заканчивая представителями интеллигенции и политиками в изгнании. На выходных они даже устраивали фиесты. По таким случаям Мерседес откладывала в сторону свою метелку из перьев для смахивания пыли и танцевала. Вихрь ее пышной многоярусной юбки и звук, издаваемый металлическими набойками на туфлях, каждый раз заставляли ее почувствовать себя цельной. Она снова становилась той, кем была на самом деле, и мыслями переносилась домой. Там нашлись еще умельцы петь, танцевать, играть на гитаре и кастаньетах, и теплыми вечерами, когда окна была распахнуты настежь, люди собирались внизу на улице и слушали напоминавший пулеметную очередь топот ног и проникновенные мотивы гитары фламенко. Время от времени кто-то из них, включая Мерседес, даже выступал перед публикой.