Виктория Хислоп - Возвращение

Беженцы на несколько месяцев погрузились в ощущение безопасности, которое создавал устоявшийся режим и заведенный порядок действий, с ними было легче понять, чем занят их день. Они давали названия улиц рядам бараккас и даже названия гостиниц самим хижинам. Так они старались превратить свое существование в нечто достойное называться жизнью.

Некоторые находили смысл в бунтарских выходках и мелких провокациях – к примеру, слепили из песка бюст Франко и облили его сиропом, чтобы привлечь мух. Одним из зачинщиков этой эскапады был Виктор, и его вызывающее поведение не осталось незамеченным. Охранники знали, что он был среди нарушителей спокойствия, и ждали, когда он снова позволит себе лишнее. Однажды Виктор поздновато встал в очередь за обедом, и одного этого оказалось достаточно. Той же ночью его закопали по шею прямо в песок. Тот забивался в глаза, уши и ноздри, и парень едва не задохнулся. Даже охранник сжалился над ним и в три часа ночи неловко поднес к его губам чашку воды.

Антонио выхаживал Виктора после того, как тот на заплетающихся ногах добрался до хижины. Парень был в полупомешанном состоянии, обезумев от жажды и ярости. Ненависть к конвоирам распирала его изнутри,

– Попробуй подумать о чем-нибудь другом, – спокойно посоветовал Антонио, сидя у него в ногах. – Им твоя злость только в радость. Прибереги ее на потом.

Сказать легко, но испытанное издевательство вызвало в этом пылком юноше глубокую ненависть.

По весне, когда на поголубевшем небосклоне солнце стало показываться целиком, серые пески обернулись золотыми, а в море отражалось теперь ясное небо. Только сейчас люди вспомнили, что раньше любили пляжи. Когда-то они были местом для приятного времяпрепровождения, а в волнах прибоя плескались дети; этот же берег обратился в насмешку над их счастливыми воспоминаниями.

Но весна принесла с собой и самый черный день. Пришли новости, что националисты вошли в Мадрид. То, что многие месяцы казалось неотвратимым, наконец произошло. 1 апреля 1939 года Франко объявил о своей победе. И получил поздравительную телеграмму от папы римского.

В Гранаде франкисты устроили пышное празднование с размахиванием флагами. Конча опустила ставни, заперла дверь кафе и уединилась в своей квартире наверху. Ей было бы невыносимо видеть радость и ликование на лицах жителей Гранады, которые в подавляющем большинстве выступали за правых. Она вышла два дня спустя и посмотрела в окно на новую, недружественную ей страну. Страну, видеть которую у нее не было ни малейшего желания.

Многим беженцам пришлось взглянуть правде в глаза: возвращаться в Испанию было рискованно. Временное отступление превратится теперь в настоящее изгнание. Те, кто сражался против Франко, не могли рассчитывать на помилование, и решившие вернуться ополченцы нисколько не сомневались, что, едва они ступят на родную землю, им будет грозить арест. Сообщалось о массовых расстрелах врагов Франко. Безопаснее всего было эмигрировать.

– Почему бы тебе тоже не податься куда-нибудь? – предложил Виктор, который только что узнал, что его семья уже отплыла в Мексику.

– Я бы не смог отказаться от своей страны, – ответил Антонио. – Родные, может, и не надеются уже, что я жив, но, если бы знали точно, ждали бы, что я отыщу дорогу обратно.

– Нам по-любому, скорее всего, ничего не светит, – посетовал Виктор. – Я слышал, эмиграционная комиссия завалена заявлениями.

Он был прав, Servicio de Evacuación de Republicanos Españoles [79] Служба по эвакуации испанских республиканцев (исп.). получила двести пятьдесят тысяч заявок, и лишь малая часть желающих могла рассчитывать попасть на отбывающие суда. Виктору, правда, повезло. Ему предложили место на корабле, идущем в Южную Америку. До отплытия оставалось всего ничего. В службе узнали имя его отца (тот был человеком достаточно влиятельным), и Виктора определили на этот рейс.

Французы спали и видели, как бы вернуть на родину всех тех беженцев, которых им скрепя сердце пришлось у себя временно приютить. Франко тоже желал их возвращения. По громкоговорителям передавали сообщения, в которых людей убеждали проделать обратный путь через горы и вернуться в новую Испанию.

Перед ними всеми встал непростой выбор. Франции грозила вторжением Германия, и те, кто останется, столкнутся с новыми опасностями.

– Кем я точно ни за что не стану, так это рабом Гитлера! – провозгласил Антонио.

Он решил испытать судьбу и вернуться в Испанию. Он направится обратно, в Гранаду. Наверняка при новом режиме учителя будут нужны, так же как и при старом. Каждый день с момента ухода из отчего дома он думал о родителях, все гадал, как они там живут. Хотя он продолжал отсылать им письма, сам от них за год так ничего и не получил, но все-таки надеялся, что отца из тюрьмы уже выпустили, поскольку ничего незаконного он не совершал. У него не было фотографий Кончи и Пабло, и их образ поблек в его памяти. Антонио все еще помнил черные волосы и прямую осанку матери, не забыл круглый, как мяч, живот и волнистые седые волосы отца, но боялся, что, если бы он их сейчас увидел, мог бы не узнать.