Виктория Хислоп - Возвращение

Feria вышла ни на что не похожей. К четырем часам утра в комнату набились почти все мужчины, женщины и дети, нашедшие приют в этой школе. Стало так жарко, как и в августе бывает нечасто. Люди позабыли о своем положении и просто улыбались. Вечер закончился лишь тогда, когда токаор наконец совершенно выдохся. Все смогли хотя бы на несколько часов провалиться в глубокий сон: впервые за много дней их не смог потревожить даже серый отблеск рассвета.

Мерседес и Ана спали на твердом полу вместе, укрывшись одним одеялом. В таких обстоятельствах быстро становятся друзьями, и, проснувшись, девушки остались лежать, свернувшись калачиком, под одним одеялом на двоих и делиться друг с дружкой своими историями.

– Я кое-кого ищу, – призналась Мерседес. – Потому мне и надо на север.

Она слышала собственный голос, такой твердый и решительный, но, взглянув на выражение лица Аны, поняла, как вздорно могли прозвучать ее слова.

– И кого ты ищешь?

– Хавьера Монтеро. У него родственники под Бильбао. Я подумала, он мог попробовать добраться туда.

– Раз мы все равно все едем в одном направлении, – сказала Ана, – поможем тебе, чем сможем. Выезжаем сегодня после полудня. Когда он соберется. – Она кивнула на отца, лежащего у стены неподвижной, прикрытой одеялом грудой; он все еще спал.

Мерседес уже знала, что теплого отношения от отца Аны она не дождется. Прошлой ночью, вернувшись в классную комнату за своими танцевальными туфлями, она ненароком подслушала разговор, ставший для нее потрясением. Девушка как раз собиралась войти, когда поняла, что внутри идет какое-то обсуждение на повышенных тонах и упоминается ее имя.

– Послушай, мы ведь не знаем ничего об этой Мерседес, – выговаривал сеньор Дуарте супруге. В комнате почти никого не было, большинство ее обитателей отправились послушать музыку, что их так неодолимо манила. – Что, если она коммунистка?

– Да никакая она не коммунистка! С чего ты это выдумал?

Мерседес замерла у приоткрытой двери.

– Да потому что, куда ни плюнь, везде коммунисты. Экстремисты чертовы. Это ж все их заслуга. – Он сделал широкий жест, обводя рукой брошенные кое-как несуразные пожитки, убедительно символизирующие вырванные с корнем жизни.

– Как у тебя язык только поворачивается их в этом обвинять? – повышая голос, возмутилась сеньора Дуарте. – Прямо как братцы твои заговорил.

Мерседес остолбенела от услышанного. Ана упомянула, что ее отец очень зол на республиканское правительство, но только сейчас она поняла, насколько осторожно ей нужно будет себя вести.

– Без этих rojos , – с отвращением выплюнул он, – мы бы не жили сейчас в этом кошмаре.

– Без Франко и кошмара бы никакого не было, – парировала она.

Тут гнев застил сеньору Дуарте глаза, и он замахнулся на жену. Он не потерпит такой дерзости. Она подняла руку, чтобы защититься от удара:

– Педро!

Он сразу же пожалел о своем поступке, но сделанного не воротишь. Глава семейства никогда еще не выходил из себя настолько, чтобы ударить жену, возможно, потому, что она никогда еще так ему не прекословила.

– Прости, прости, – сокрушенно шептал он, мучимый раскаянием.

Мерседес пришла в ужас оттого, что у мужа поднялась на жену рука. Она точно знала, что ее отец никогда бы и пальцем не тронул мать. На мгновение промелькнула мысль: «Может, стоит вмешаться?» Сеньор Дуарте явно искал, на кого бы возложить вину за смерть своего единственного сына. В его глазах виновны были все – не только бомбардировщики, унесшие жизнь сына, и националистические войска, захватившие полстраны, но и республиканцы, которым не удалось выступить единым фронтом.

Сеньора Дуарте не была расположена отступать:

– Так ты хочешь сказать, что скорее предпочтешь жить под фашистами, чем отстаивать то, за что сам голосовал?

– Да, лучше так, чем отправиться на тот свет… да, лучше. Потому что смерть бессмысленна. Вспомни о нашем мальчике, – резко ответил сеньор Дуарте.

– Так я и думаю о нашем мальчике, – отозвалась сеньора Дуарте. – Его убили те, кого ты теперь собираешься поддерживать.

В них обоих боролись скорбь и гнев. Им ну никак не удалось бы удержаться в рамках здравомыслия.

Сеньора Дуарте со слезами на глазах покинула комнату; Мерседес спряталась в тени, когда она прошла мимо. Девушке нужны были ее туфли, и она, улучив момент, забежала, чтобы их забрать. Сеньор Дуарте поднял на нее глаза. Его всегда теперь будет мучить мысль, что она могла подслушать их разговор.