Виктория Хислоп - Возвращение

На следующее утро хорошенько выспавшихся и почувствовавших себя новыми людьми друзей из Гранады отправили на передовую. Битва при Хараме, к юго-востоку от Мадрида, шла уже десять дней. Именно сюда эти молодые мужчины и рвались, ради этого и приехали. Антонио не страшила ни трескотня выстрелов, ни уханье падающих рядом снарядов, ни глухие стоны рушащихся зданий. Друзья теперь официально состояли в добровольческом отряде ополченцев, с которым приехали с юга. Республика понесла настолько большие потери среди обученных солдат, что теперь приветствовала любых желающих. Их воодушевление и наивность затуманивали саму мысль о смерти – едва ли та их вообще посещала, – и они беззаботно позировали с другими солдатами для фотографий, которые их близкие вряд ли получат.

Шестого февраля националистические войска напали на республиканцев в районе реки Харамы, где намеревались перерезать единственное шоссе, соединявшее Мадрид с Валенсией. Пользуясь поддержкой немецких танков и самолетов, сорокатысячная армия Франко, включающая отличавшихся особой жестокостью иностранных легионеров, перешла в наступление. Пока республиканцы сообразили, что к чему, имеющие стратегическое значение высоты и мосты оказались захвачены. Советские танки немного замедлили темп наступления, но националисты упорно продвигались вперед, и к тому времени, как прибыли трое друзей из Гранады, потери уже были огромными.

Добравшись до места сражения, они думали, что их тут же бросят в бой. Стоя у грузовика, на котором приехали, друзья оглядывали окружающий ландшафт. Места эти мало походили на поле битвы. Они видели ухоженные виноградники, ряды оливковых деревьев, низкие холмы и заросли утесника и ползучего тимьяна.

– Не шибко и спрячешься… – заметил Франсиско.

Он был прав, и еще до того, как им представилась возможность пустить в ход оружие, они оказались в числе тех, кого отправили на рытье окопов. Сваленные грудой старые двери, вывезенные из превратившейся в развалины соседней деревушки, использовались, чтобы укрепить стены траншей. Франсиско и Антонио работали вместе, стоя в траншее, а остальные передавали им вниз двери. На многих до сих пор сохранились гладкие латунные ручки, на некоторых читались выведенные уже выцветшей краской номера квартир.

– Интересно, что случилось с теми, кто жил вот за этой? – задумчиво проговорил Антонио. Когда-то эта дверь оберегала неприкосновенность чьего-то жилища; сейчас оно, должно быть, открыто всем ветрам.

Окопавшись в оливковых рощах на склоне над рекой Харама, они ждали, когда уже смогут наконец изведать вкус битвы. Пока львиную долю их времени занимало укрепление окопов, так что эта война не вызывала ничего, кроме скуки. Земля оставалась сырой круглые сутки, но тяжелее всего приходилось ночью, когда сон упрямо не шел, вдобавок здесь они впервые подхватили вшей, которые будут одолевать их потом еще многие месяцы. Постоянный, неотступный зуд, не ослабевающий ни днем ни ночью, был сущей пыткой.

– Как думаешь, долго это еще продлится? – пробормотал Франсиско.

– Что именно?

– Вот это. Просиживание штанов. Ожидание. Ничегонеделание.

– Бог его знает… от нас все равно мало что зависит.

– Но мы здесь уже кучу времени впустую потратили. Я этого не вынесу. В Гранаде от меня побольше пользы было. Не уверен, что хочу и дальше тут болтаться.

– А придется. Попробуешь бежать, так тебя свои же и пристрелят. Поэтому даже не думай об этом.

Какое-то время они занимали себя игрой в шахматы и написанием писем родным.

– Какой толк писать письма, – пробурчал Антонио с несвойственной ему угрюмостью, – если, пока оно дойдет, того, кому ты его пишешь, может уже и в живых не быть.

Собственные письма Антонио отправлял своей тетке Розите в надежде, что та сохранит их для Кончи. Писать матери напрямую было бы чересчур рискованно. Он надеялся, что она жива-здорова, и гадал, удалось ли ей навестить отца. Антонио молился, чтобы Мерседес отыскала Хавьера или же благополучно вернулась домой. Шестнадцатилетней девушке небезопасно оставаться без присмотра.

– Не знаю даже, жива ли мать, – сказал Франсиско, складывая пополам готовое к отправке послание, – к тому времени, как она его получит, может, и я умру. От скуки.

Антонио попытался подбодрить друга, хотя и сам досадовал не меньше. Томительное ожидание всех их сводило с ума.

Пусть периоды затишья на фронте и тянутся бесконечно, рано или поздно им приходит конец, и действительно, в скором времени сражение разгорелось снова. В течение суток они оказались на передовой, где непрекращающиеся пулеметные очереди, грохот орудий и выкрики «Огонь!» быстро разогнали всю скуку.