Анатолий Луцков - Африканский связной

Вьюгин при этих словах даже и бровью не повел, как будто давно ожидал, когда Ляхов скажет о чем-то в этом роде. Совсем, как в шпионских фильмах. А Ляхов сдержанно пояснил:

— Вообще-то этика современных разведчиков этого не должна допускать, но у некоторых азарт борьбы переходит границы. Со мной такое уже было. Хотели меня нейтрализовать, отправив на пару месяцев в больницу, а лучше когда потом меня вообще перевели бы в другое место. Но в моем случае даже до больницы дело не дошло. Кое-кто был разочарован.

Ляхов в первый же день приезда Вьюгина познакомил его с тремя экономистами, работниками того отдела, где он теперь будет числиться, их фамилии он не запомнил и они посмотрели на него, как смотрят на случайного попутчика, зашедшего на какой-то остановке в вагон, чтобы выйти, когда доедет до места своего назначения. С таким попутчиком можно завести разговор, а можно и помолчать. Они уже знали, что новенький — это “человек Ляхова”, что их отдел для него будет служить лишь прикрытием и в дальнейшем они будут только здороваться с подчеркнутой торопливостью и о делах этого крепкого на вид парня с короткой светлой стрижкой спрашивать не будут. Правды он все равно им не скажет, потому что не имеет на это права. А для них главное — доработать спокойно до конца контракта, не подцепить какую-нибудь экзотическую болезнь, вроде этого Гаврилова, и чтобы не случился при них военный переворот. И они спокойно бы вернулись домой, где их будет ждать существенная материальная наличность во Внешторгбанке и гостеприимно открытые двери магазинов “Березка” — предмет зависти сограждан, готовых предложить свои рубли в тройном размере за вожделенные “сертификаты”, которым расплачивались в этих магазинах.

У Вьюгина пока такой наличности не было, не было практически никакой, но мысль о том, чтобы ее в перспективе иметь, не была ему чужда и она даже приятно его временами будоражила. Но для ее осуществления пришлось кое-чем поступиться. Подписать некоторые документы и уже в процессе этого подписания он сравнивал эту процедуру с отдачей собственой души в залог нечистому. Впрочем, он относился к этому без тягостной надрывности, не веря в вечность этого контракта. А что вообще его ожидало в ближайшем будущем, не подпиши он эту бумагу? Скорее всего, свободный диплом или уход в армию переводчиком, или же унылые поиски работы, а потом снятие жилья. Приезжая, еще студентом, к родителям в Уваровку, он даже умудрялся им привозить кое-что из продуктов. Ему ведь удавалось еще и подрабатывать: грузчиком, например, на сортировочных станциях. А когда он уезжал от родителей, мать, прощаясь, совала ему в карман пару “красненьких”. Отец уже был на пенсии, но все еще работал в своих мастерских при станции. Будущая профессия сына казалась ему непонятной и горестно несерьезной, но он понимал, что каждый проживает свою собственную жизнь и чужие ошибки никого не учат, да и свои не всегда.

Перед отъездом Вьюгин объяснил родителям, что организация (он говорил о ней весьма туманно), взявшая на себя его трудоустройство, обеспечит его в дальнейшем жильем и что значительную часть его зарплаты будут переводить им, и поэтому пусть отец бросает к лешему свои мастерские. Он так и не объяснил толком, куда он едет и сказал, что обо всем им подробно напишет.

Через день после недавнего разговора с Ляховым, где тот упомянул и своеобразную “этику” разведчиков, Вьюгин уже сидел рядом с водителем в кабине лендровера с небольшим кузовом, который принадлежал посольству, но был он больше в распоряжении Ляхова. Водитель Салиму Твале был уже не первой молодости, усат и одет в форменную куртку хаки с накладными карманами. Работой своей он в целом был доволен. Он смотрел на все философски. От жизни вообще не следует ожидать слишком многого. Когда бездомному вдруг кто-то даст жилище, он не должен жаловаться, если в стене окажется дыра. А когда дерево в цвету, разве все цветки превратятся в плоды? Если не боишься лишний раз нагнуться, не вернешься домой с пустыми руками. А тот, кто любит дикий мед, должен сначала сделать лестницу, чтобы до него добраться.

Иногда Салиму позволяли оставить машину во дворе его домика в предместье в конце рабочего дня. Это повышало авторитет Салиму в его квартале в виде овеществленного свидетельства такой важной должности, как у него. К тому же можно было сделать несколько левых рейсов вечером и утром, если заранее позаботиться о клиентах.

— Едем до Зонго, — еще раз напомнил ему Вьюгин, — а там поставишь машину и будешь меня ждать.