Внезапно вспыхивает свет. Раз — и как из прожектора. Прямо по глазам, по голове. Больно… Комочек кричит громче.
Белла плачет вместе с ним. Плачет, потому что не знает, как и чем может помочь. Больше уже ничто не слушается — даже губы. Все тело бесчеловечно обездвижили, а сознание безжалостно вспороли, заставив слушать несмолкающие детские вопли. И теперь, в дополнение ко всему этому, еще и что-то холодное — ощущение всего мгновенье, но запоминается — касается низа живота. Того самого места, откуда…
А вот теперь и вправду темнота. Непроглядная.
* * *
Эта очень странная кровать. Она какая-то… правильная. Правильной формы, с четырьмя углами, с квадратными подушками и таким же квадратным одеялом. Оно легкое, тонкое, но, что странно, теплое. А подушка хоть и маленькая, но удобная — по размеру и положению головы. А вообще жестковато. И наволочка — синяя-синяя, аж до рези в глазах — неприятно шуршит от самого маленького движения.
Изучая новое место при помощи осязания и слуха, Белла подмечает, что тут так же тихо, как в злосчастной спальне до начавшегося безумия. Это пугает и успокаивает одновременно. Дает надежду, что, возможно, оно привиделось. Оно все.
Но больше ничего не определить. Все остальное — за гранью ощущения для людей, лишенных возможности видеть. Белла понимает это. Принимает. И послушно, даже в какой-то степени немного обреченно, открывает глаза. Веки тяжелые, но терпимо. На минут десять должно хватить.
Комната. Небольшая, аккуратно и минималистки обставленная, с квадратным окошком на правой стене, которое предусмотрительно прикрыто жалюзи. Пол здесь ровный и поблескивающий от скупого уличного света. Не ковер, не ковролин, не дерево. Возможно, линолеум. Сероватый.
Стены наоборот, как будто в противовес, выкрасили в голубо-зеленый. Особого соблюдения стиля нет, да и особого оптимизма тоже. Надо было покрасить — вот и покрасили. Зачем заморачиваться?
Кровать Беллы, небольшой стульчик возле нее и странное сооружение с проводами за спиной — все, что можно обнаружить в комнате. Хотя, если принять во внимание крохотную картинку какого-то мальчика в синей шляпе на стене, то есть еще и она. Правда, незаметная. Правда, бесполезная.
Вокруг никого нет и нет даже шагов снаружи, предвещающих чей-то приход, неслышно. Сплошная тишина и покой. Сплошное обволакивающее туманом ощущение брошенности…
Белла закрывает глаза и снова открывает, надеясь оказаться где-нибудь еще. У нее бывали сны, чтобы картинки сменялись на другие. Вот пляж на Коста-Дараде, а вот уже солнечный берег Сиде. Все бывает. Но сейчас не удается.
Только чертова комната.
Обращаясь к памяти, уставшей почему-то, как будто после бесконечной напряженной работы, девушка пытается найти хоть какую-то зацепку, как могла здесь оказаться. И что делать дальше. И чего дальше ждать.
И где Эдвард…
Однако память оказывается бесполезной. Вспышки, которые она дает, не помогают делу, а лишь путают. Белая ткань, неприятное приспособление из пластика, нарастающая боль внутри и чертов крик Комочка, который будет сниться ей в кошмарах. Он, по большей части, и вынуждает прекратить. Хватит!
Белла отчаивается. По-настоящему, так, что дрожат пальцы, а глаза жгут слезы. Все так тщетно, так глупо… отвратительное ощущение.
В этот самый момент, когда зачем-то глаза обращаются к поскрипывающим синим простыням, взгляд и находит ту самую «зацепку». Вполне очевидную.
На ее правой руке, обернутая пластырем на запястье, виднеется тонкая иголка с полупрозрачным проводком, уходящим вверх. А чуть выше, на законном вот уже шесть лет месте филатхи, пусто. Красной ниточки как не бывало.
Вот и вся правда: комната — палата, простыни — больничной койки, а неудобная сорочка — для пациентов, оставшихся на ночь. И капельница недвусмысленно подтверждает правду, вскрытую филатхой. О ребенке…
Белла тихонько вздыхает. Белла прикрывает глаза. Белла больше не сдерживает слезы, которые тут же, получив молчаливое дозволение, с неустанным рвением начинают течь по щекам.
Все-таки отсутствие правды — лучше. Как и отсутствие памяти. Было проще.
Девушке вспоминается колыбелька с сиреневыми динозавриками, игрушки по стенкам, балдахин и тепло большой детской комнаты; вспоминается пять белых тестов разных марок, на которых был один и тот же вердикт: две полоски. И незаметный бугорок на животе. Теперь плоском. Теперь — пустом.
Так бывает, да? Чтобы все так кончалось?..
Читать дальше