АlshBetta - Успокой моё сердце [СИ]

— И что ты думаешь?

Эдвард смотрит на меня в высшей степени серьезно.

— А разве я не сказал вчера, что думаю?

— Но ты слышал про договор и про Маркуса?..

— Я все слышал, — подтверждает он, — но от этого ничего не изменилось.

— Совсем ничего? — не могу поверить, слишком невероятно, — а кровь?.. тебе не было противно?

— За этот договор, — мужчина кривится на последнем слове, малахиты страшно пылают, — я сам её у него выпью. До последней капли.

… Наверное, тому, что я чувствую после его слов, нет ни описания, ни объяснения. Наиболее приближенно можно сказать: любовь, но мне кажется, это куда больше. Куда сильнее и куда, куда приятнее. Совмещенное с восторгом облегчение, тихая радость, которая способна перевернуть горы, разливающееся по телу тепло, парочка оставшихся, сохранившихся со вчера слезинок…

Может, я тороплюсь, может, зря так быстро принимаю все за чистую монету, но мне кажется, что он вправду меня не бросит. Он меня не отдаст. Он не презирает, как обещал. Ни капли.

— И что ты… ты ничего мне не сделаешь? — голос дрожит, а оттого шепот превращается едва ли не в шелест. Теперь не боюсь на него смотреть. Только этого и желаю.

Этот гнев — не мой. Ярость — не моя. Она против Кашалота. Она его испепелит.

Самое невероятное ощущение на свете — защищенность. Не думала, что значение выражения «как за каменной стеной» может воплотиться в реальности.

Наконец-то вижу смысл того, что сделала. Даже если к этой теме мы ещё вернемся, даже если ещё не раз увижу и Кашалота, и даже Каллена в кошмарах, справлюсь. С такой-то поддержкой!

Если он и сейчас меня не презирает, то вряд ли возможно вызвать в нем это чувство и в будущем. По-моему, ничего более жалкого, ничего более отвратительного, чем рассказанная история, не существует.

— Ну как же, сделаю, — он притягивает меня к себе совсем близко, крепко, как ночью, обнимает, — я столько всего сделаю… и знаешь, с чего начну?

— С чего? — улыбаюсь, так же, как и он, искренне. Это лучшее утро за все мое существование. Впервые чувствую какую-то странную, почти преступную легкость. Будто бы с плеч упал тяжелый крест, что столько лет приходилось нести. Эдвард освободил меня. И ничего не требует взамен.

— С этого, — осторожно стирая одинокую слезинку пальцем, сообщает Каллен, — моя девочка больше никогда не будет плакать.

Они ели клубнику. Сидя на кровати и поджав под себя ноги, глядя на огромное блюдо красных ягод перед глазами и маленькую сахарницу рядом — Джером любит именно так — о чем-то разговаривали. Мальчик смеялся, когда шутила Белла, и время от времени сам говорил что-то смешное, судя по её улыбке.

Они сидели совсем рядом, тесно-тесно к друг другу прижавшись. И безмятежность, воцарившаяся в номере, передавалась Эдварду даже через тонкий экран мобильного телефона.

— Отличная программа.

— Да уж, — Джаспер, усмехнувшись, закидывает ногу на ногу, глядя туда же, куда и босс, — скоро все эти центры управления и крупногабаритные камеры станут не нужны. Маленький телефон вполне справляется.

— Надеюсь, ты не включаешь это, когда я там?

— Зачем же? — Хейл качает головой, тут же выпрямляясь; говорит вполне серьезно, — в этом нет необходимости.

Каллен щурится, оглядываясь на телохранителя и на мгновенье выпуская из поля зрения серый экран. Мужчина хмурится. И только-только собирается сказать что-то ещё в свое оправдание, дабы окончательно уверить босса в собственной честности, как тот усмехается.

— Я знаю, Джаспер. Расслабься.

Мотнув головой, глава охраны выдавливает ответную улыбку.

Джерри оставляет блюдо с клубникой, оглядываясь на подушки за ними. Что-то спрашивает, ожидая ответа. Его лицо теряет умиротворение, наполняясь, пусть пока и немного, но грустью.

Белла прекрасно исправляет положение. Вернув на прикроватную тумбу сахарницу, забирает ребенка на руки, нашептывая что-то на ушко. И постепенно розоватые губки снова украшает улыбка.

В груди Эдварда теплеет от подобной картины. Джером его забудет? Едва ли. Белла не позволит.

— Как Элис? — мужчина ловит себя на том, что впервые, совершенно не стараясь, избежал клички сероглазого создания.

— В порядке, — Джаспер тоже замечает эту особенность. Капля подозрительности проступает в его голосе.

— Ей нравится дом?

— Да, мистер Каллен.

— Эдвард.

Бровь белобрысого вопросительно изгибается.

— Эдвард, мистер Хейл.

— Джаспер, — исправляет он, догадавшись, о чем речь.