АlshBetta - Успокой моё сердце [СИ]

Устроившись в прежней позе, разве что теперь лицом к окну, а не к Эдварду и Джерри, как обычно, я медленно освобождаюсь от пут Морфея.

В горле саднит, глаза печет от соленой влаги, выпущенной ночью в таком жутком количестве, а голова и тело налились свинцом. Не самое лучшее самочувствие, но вполне ожидаемое. Вчера, сгорая среди бесконечных, бескрайних видений, я думала, что лучше не будет. Ошибаться приятно.

Я осматриваюсь вокруг, стараясь отвлечься от головной боли и попытаться восстановить картину событий. Помню только отдельные куски всего рассказа, а уж после признания, как заключался чертов договор, вообще все темным-темно. Я рассказала ему, да? Все рассказала?

Но если ответ положительный, почему я не помню?

А что он сказал?..

От проскочившей мысли — очередной насмешки над самой собой — становится страшно. Я ведь не слышала ответа, не видела реакции. Может быть, Эдвард уже давным-давно… отказался от своей затеи. От всех затей, касающихся меня.

Болезненное желание узнать, что все-таки случилось на самом деле, становится сильнее страха. Если мне и есть ещё чего бояться, то только слов мистера Каллена. Все остальное уже случилось — он знает, он видел, он слышал, он понял…

Я хочу повернуться. Всей душой надеюсь, что сплю в кровати не одна. И что как бы то ни было, эта история не повлияет на наши с Джерри отношения и никогда ему не откроется — даже через двадцать лет. Это будет невыносимо.

Однако после первого же моего движения из ниоткуда взявшаяся на талии ладонь — достаточно сильная, дабы удержать меня — оживает.

Теплые губы, появившиеся из-за спины, целуют мои волосы.

— Ш-ш-ш, — просят, поглаживая кожу, — тише.

Этот голос, этот запах может принадлежать лишь одному человеку.

Собственной ладонью, заставляя её слушаться, пробираюсь под одеяло, отыскивая руку мужчины. Длинные пальцы… он!

— Доброе утро…

— Доброе, — в его голосе слышится улыбка, — но ещё не совсем утро. Ты не хочешь поспать хотя бы до семи?

Хочу ли? Не знаю. Ничего не знаю.

Прикусив губу, хмурюсь, обдумывая, что собираюсь сделать.

— Можно мне обернуться? — спрашиваю, осторожно проведя линию по тыльной стороне его ладони.

Моим вопросом Эдвард явно удивлен. Недоумение так и рвется из него наружу.

— Конечно, — с готовностью убирая руки, сдерживающие меня, он позволяет. Чуть-чуть отстраняется, освобождая немного места. Без единого сомнения — хороший знак.

Теперь у меня есть возможность видеть малахиты. Они сонные, пусть и искрящиеся пониманием. В их уголках спряталась усталость, а в самой глубине, воюя с нежностью, гнев. И как бы сильно он его не маскировал, я все равно вижу. Осталось только выяснить, на кого он направлен.

— Привет, — шепчу, ощущая как щеки совсем некстати пунцовеют.

— Привет, — Каллен улыбается, пробежавшись пальцами по моим скулам, — вот так уже лучше.

— Как?

— Когда они сухие, — он усмехается, чуточку прищурившись. Теперь улыбка кривоватая. Как раз та, которую больше всего люблю.

— Ты спал сегодня? — я не решаюсь прикоснуться к синеватым кругам под его глазами, но оттого вижу их ничуть не хуже.

— Я найду время выспаться, Belle. Не беспокойся.

Ясно. Значит, шансов у меня все меньше. Немного сбивает с мыслей его теперешнее отношение — поглаживания и поцелуи, как и ночью — но оно вполне может испариться, как только разговор коснется болезненной темы. Быть может, не до конца ещё проснувшись, он просто не вспомнил.

Я должна сказать. Я должна напомнить, потому что по-другому ничего не решится. Сколько бы он ни смотрел на меня и сколько бы ни гладил, рано или поздно подобная мысль всплывет. И будет лучше, если я её озвучу. Так, по крайней мере, все пойдет быстрее.

— Что? — интересуется Эдвард, наверняка заметив мою нерешительность. Он в принципе очень наблюдательный.

— Я рассказала… вчера?

— Что рассказала, viola?

«Фиалка» придает решимости. Хватит.

— Про все. Про Джеймса, про «Урсулу»?

Черты его лица заостряются и суровеют. Сонливость мгновенно с них пропадает.

— Рассказала.

Рассеяно киваю. Ну конечно, ещё бы.

Я стараюсь смотреть куда угодно, кроме его глаз. Обвожу взглядом всю комнату: замечаю Джерома, по-прежнему, как и ночью, спящего, входную дверь, тумбочку, лампу, призрачный свет из зашторенных окон — уже не темно, но ещё не светло, Каллен прав, рано, — подушки и одеяло. Охватываю взглядом всю картину целиком. И только затем возвращаюсь к малахитам, кое-как набравшись смелости: