Теперь будет. И теперь, наверняка, больше никогда об отвращении не заикнется — я буду видеть это в его глазах. Каждый. Божий. День.
— Я знаю все позы Камасутры, — всеми силами держась за шепот, пусть и громкий, пусть и хриплый, но пока шепот, признаюсь я, — во всех изданиях, во всех вариациях, целиком и полностью. Я позволяю ему себя резать. Где угодно и как угодно. Я никогда ему не отказываю, потому что однажды Джеймс едва не сбросил меня с восьмого этажа — и опять же, я не упиралась. А ещё… — чудовищных размеров комок подкатывает к горлу, когда мысль сказать подобное проносится в голове. Спешу, пока не стало слишком поздно. Спешу, пока остались хоть какие-то силы.
— Он пил мою кровь. Когда мы заключали договор о принадлежности… и я пила его. Четверть стакана.
… А вот и конец. Как и ожидалось, в принципе.
В быстром, испуганном и таком болезненном водовороте мысли ударяют в сознание, буквально вспарывая его. И все содержимое — все страхи, все воспоминания, все цветные картинки и слова, произнесенные под них — вырываются наружу.
Едва успев схватить ртом воздух, даже не пробую от них отбиваться. Налетая, как рой ос, набрасываясь, как разъяренная стая диких зверей, они, без сомнения, победят. И очень скоро.
Глупо было бы называть эти слезы — слезами, а эти рыданиями — рыданиями.
Глупо было бы утверждать, что прошлое — всего лишь прошлое и ничего не значит.
И, конечно, в корне неверно доверять тем, кто говорит, что нельзя испытать чувство сгорания заживо, не оказавшись в огне.
Можно, я подтверждаю.
Можно, я горю.
А утонуть? Захлебываться без воды можно?..
Ещё бы.
Ничего не ощущаю телом, ничего не вижу глазами. Тону. И в этот раз вытащить на поверхность никому не под силу — океан глубокий-глубокий, а скорость моего падения слишком большая…
И на это я согласилась сама, да?! И на это подписалась?!
Знай бы, что будет дальше, хотя бы на каплю, хотя бы чуть-чуть, не ставила бы себе геркулесовских планов подобное пережить и выплыть наружу.
Это просто невозможно. Даже для самых сильных.
Не было бы согласия. Ничего бы не было — оно того не стоит.
… С трудом понимаю, что происходит. В какой-то момент чувствую, что задыхаюсь, и тогда что-то сильное накрывает собой, вынуждая изогнуться дугой. Оно шепчет фразы, плохо разделимые на отдельные слова, и прижимает к лицу какую-то ткань. Держит крепко, будто бы я попытаюсь убежать.
Конечно. Особенно сейчас.
В горле пересохло и болит, в груди ощутимо тянет, но даже это не мешает мне говорить. Все, что знаю. Какая мысль — такие и слова.
Вижу Джеймса у бильярдного стола и рассказываю о той игре. Главная цель: попасть в лунку. Отвлекающий фактор: секс. Промах: ещё три минуты. Всего шаров: семь.
Сижу на неудобном деревянном стуле, глядя на лицо незнакомого человека с коричневым блестящим чемоданом. Он достает оттуда какие-то бумаги, объясняя их назначение. Многозначительно смотрит на моего благоверного, и тот, правильно разгадав знак, протягивает руку, забирая из специального маленького кейса острое лезвие.
«— Как тебя зовут, девочка?
— Изабелла Свон.
— И откуда же ты?
— Джорджия, Саванна.
— У тебя есть семья?
— Нет.
— Была?
— Нет.
— А если офицер захочет поговорить с тобой в отделении? Что ты скажешь?
— Я — Изабелла Свон. Жена Джеймса Лорена. Всю жизнь провела в Сиэтле и никогда никуда не выезжала»
… Лезвие кладется обратно.
А вот и знакомый тюремный фонарь, вот метель и снежинки, пробирающиеся под кожу. Незнакомец. Приветствие. Обещание согреть. Согласие.
Вот розочки на кровати. Они больно впиваются в спину, но это не важно. Сейчас вся боль сконцентрирована в другом месте.
Душ?.. Да-да, душ. Мелкими струйками обжигающе-горячий кипяток вырывается наружу, грозясь опалить меня, едва притронется. Мужчина, удерживающий его, подходит ближе. Шепчет мне что-то… включает свое орудие на полную.
Ключи на полу, спальня в оранжевом свете, незакрытая входная дверь, проклятия в сторону «старика Вольтури», мокрое полотенце, ведерко для льда, блестящие наручники…
Я говорю, говорю и говорю. У меня уже кончаются и слова, и голос, чтобы делать это, но остановиться я не в состоянии.
Словно бы вскрыли застарелую рану — кровь идет и идет, ничто ей не помеха.
Серая бумага с эмблемой похоронного бюро. Две причудливо изогнутые черные шпаги, скрещенные перед алой одинокой розой.
«— Что это?
— Извещение.
— Извещение?..
Читать дальше