Ивлин Тойнтон - Современное искусство

— Спасибо.

— На моей кровати надо переменить белье. Возьмите у Нины чистое.

И вот Лиззи в первый раз входит в спальню, в ней слегка попахивает какой-то мазью, а вот и комод, где хранятся, а может, и не хранятся их снимки. Фотографии Клея Мэддена, разумеется, тут нет, даже на шатком секретере, он у Беллы вместо прикроватного столика. Стены и те голые, лишь у окна висит маленькая абстрактная картина в серо-зеленой гамме с буквами Б.П. в углу.

А вот и кровать, старинная, темного дерева, высокая, по углам ее четыре столбика, венчающиеся резными ананасами; кровать и короче, и уже современных — очевидно, здесь Клей Мэдден с Беллой и спали. Прежде чем стянуть с кровати старомодное синее одеяло за отороченный лентами край, Лиззи почтительно обходит кровать кругом.

В дверях возникает Сэм, нога его, как всегда, ходит вверх-вниз в ритме стаккато.

— Помощь не требуется?

— Нет, я справлюсь, — говорит Лиззи, он тем не менее входит, приподнимает матрас, чтобы ей легче было высвободить простыню. Она стягивает простыню, тем временем он нагибается и вырывает простыню у нее из рук.

Лиззи аж подпрыгивает.

— Что это с вами, барышня? Вы всегда такая дерганая?

— И вовсе я не дерганая.

— А то нет. Не иначе как из-за меня. Вам не по себе и не иначе как из-за меня? Вот уж чего не хотел бы. Просто вы мне нравитесь, только и всего.

Она снова отвечает, что и он ей нравится, и на этот раз добавляет:

— И я люблю Нину.

Он смеется, барабанит пальцами по столбику кровати.

— Конечно, любите. Кто ж не любит Нину? Разве что злыдень какой-нибудь. Вы что, думаете, я этого не знаю? Думаете, не знаю, что мне, как ни старайся, нипочем таким не стать. Только временами мне метится, что я все равно как Иуда, понимаете, о чем я? Словом, пригвождаю ее к кресту.

— Мне нужно взять белье, — говорит Лиззи и робко продвигается к двери.

— Конечно, нужно, а то нет. Если хотите, я уйду. Только скажите.

Лиззи выбегает из комнаты.

К обеду Сэм приносит из своего грузовичка бутылку вина и понуждает всех, даже Беллу, выпить.

— Ну же, от этого кровь побежит быстрее, — говорит Сэм и подмигивает.

Потом сообщает Белле, что обошел ее владенья и обнаружил там заросли люцерны, а от люцерны, говорит он, для артрита пользы побольше, чем от любых таблеток.

— Ей индейцы врачевали, а они были почище наших докторишек. Эти ребята, они свое дело знали туго.

Тут звонит телефон, Лиззи вскакивает, но Белла удерживает ее.

— Отведите меня к телефону, — велит она Сэму и протягивает ему руку. Но он подхватывает Беллу, презрев ее протесты, вместе со стулом и относит в холл.

Когда он возвращается, на лице его играет ухмылочка, и Лиззи как можно более шумно отодвигает стул и принимается, громыхая вилками-ложками, чтобы заглушить Беллин голос, собирать посуду. Тем не менее разговор слышит и она.

— Не сомневаюсь, это она самая, — говорит Белла. — Повторите адрес… Так, а теперь номер телефона. Передайте дословно, что они вам сказали… Так, хорошо. Вышлите мне счет.

Минуту спустя она кое-как доволакивается до кухни.

— Какой сегодня день? — спрашивает она.

— Четверг.

— В субботу вы отвезете меня, куда я скажу.

Лиззи не напоминает ей, что в субботу здесь будет Пол, но, оказывается, Белле и напоминать не нужно.

— Можете взять вашего друга с собой, если хотите. Как только мы туда приедем, вы мне больше не понадобитесь. Так что вы сможете побыть вдвоем.

— Куда мы поедем? — спрашивает Лиззи.

Нина тем временем уходит в прихожую за Беллиным стулом.

— В Ардсли.

— Вы же там вышли замуж.

Белла кривится.

— Я прекрасно помню, где вышла замуж. Что у нас на десерт?

Позже она просит Лиззи отвести ее в гостиную, долго сидит там и, не произнося ни слова, смотрит в окно, где белка носится по шпалере вверх-вниз.

— Вы плохо себя чувствуете? — тревожится Лиззи.

— Устала, только и всего, — отвечает Белла, но это не так.

Бурную радость при мысли, что она вновь увидит Софи, свою подругу, больше чем подругу, сможет вернуть утраченный кусок жизни, если только сумеет найти верные слова, вот что на самом деле она чувствует, вот что захватило ее врасплох. «Я просто спятила в тот день», или «Ты была права» — она скажет что-то совсем простое, в этом роде.

— Ты хочешь всегда быть права, тебе плевать, сколько людей умрет, лишь бы ты была права, — орала она на Софи в кухне на Бэнк-стрит, когда видела ее в последний раз.

Война в Европе тогда только что закончилась. Газеты начали печатать фотографии концлагерей, и ее что ни ночь будил собственный крик. Клей попытался было ее утешать — подвигнулся раз в кои-то веки, — но об этом она не могла говорить ни с ним и ни с кем из знакомцев по Лонг-Айленду. Неожиданно они стали Другими, им она не могла объяснить, почему оплакивает, не в силах остановиться, эти горы трупов в Польше, почему не вправе перестать. Софи — вот кто ей был нужен.