Тони Моррисон - Любовь [litres]

Вторжение Кристин в дом Хид, сами понимаете, встретила в штыки. Хотя она с радостью возложила на нее заботы о Мэй. А на тот случай, если Кристин вдруг передумает, найдет себе работу и упорхнет, Хид и сама слегла и, скрючив пальцы, перестала заниматься домом. Поначалу мне казалось, что Мэй обрадуется возвращению дочери, хотя Кристин всегда была для нее большим разочарованием. Их вечные ссоры были прямо как конкурс по сочинению разных оскорблений друг для друга, и между отдельными турами этого конкурса проходили долгие годы, когда их общение прерывалось. Вот почему меня так удивила реакция Мэй. Она перепугалась! Она не была уверена, что как-нибудь ночью дочь не придушит ее подушкой. Как бы там ни было, заявляется Кристин, с кучей кулинарных рецептов и с растениями в горшках, которые она расставила по всей комнате. По правде говоря, и ее стряпня, и ее растения быстро свели больную женщину в могилу. Кристин год или около того изображала из себя блудную дочь, а потом в один прекрасный день, на рассвете, Мэй умерла. С улыбкой на устах.

Уж не знаю, чему она улыбалась. Ничего в ее жизни не выходило так, как ей бы хотелось, – ну разве что ей удалось всадить топор войны между Кристин и Хид, когда те еще были детьми. И этот топор засел глубоко, разграничив землю, на которой обе стояли. Когда Кристин наклонялась к Мэй, чтобы смахнуть хлебные крошки с ее подбородка, та замечала в глазах дочери знакомое выражение. Как и раньше, они опять перемывали косточки Хид, пересказывали друг другу старые истории: как Хид когда-то пыталась их надуть, притворяясь, будто умеет писать, как она уронила с тарелки на пол свиную отбивную, потому что не умела пользоваться ножом, и как ее постельные игрища с мистером Коузи не возымели успеха и не отвратили того от загулов, и в какой дурацкой шляпке она приперлась на его похороны. Наконец мать и дочь подружились. Десятилетия вражды, проявлявшейся в ссорах из-за Малкольма Икса, Мартина Лютера Кинга, Сельмы [46] Имеется в виду организованный Мартином Лютером Кингом марш за равенство избирательных прав белых и чернокожих американцев, который состоялся в 1965 г. в городах Сельма и Монтгомери, штат Алабама. , Ньюарка, Чикаго, Детройта и Уоттса, остались позади. Точно так же отпал вопрос, что лучше для чернокожих, потому что на него уже ответила Хид. Она была тем атавизмом, с которым они обе сражались. Никто не выиграл, но они сошлись на цели своей борьбы – вот потому-то, думаю, Мэй и встретила улыбкой свой последний рассвет.

Хид скрючила пальцы, а Кристин свои унизала бриллиантами. Но это не важно. Они все еще продолжают свое сражение, словно чемпионки, а не жертвы. Постыдились бы!

– Ума не приложу, что сказать мальчишке.

– Уж придумай что-нибудь. Да побыстрее. А не то я с ним сама поговорю.

– Что? Что ты можешь ему рассказать?

– Расскажу, зачем нужна молния на ширинке. Об ответственности отца. Об уровне смертности от СПИДа.

– При чем тут СПИД?

– А кто ж ее знает, где она была, с кем спала. И вообще – кто она? Родственников нет, никто о ней никогда не слышал. Одевается как уличная девка, ведет себя как…

– Они бы не наняли ее на работу, если бы с ней было что-то не так. У нее, наверное, есть рекомендации или что-то подобное.

– Ты страдаешь старческим слабоумием или только притворяешься?

– Чья бы корова мычала…

– У Кристин такая репутация, что Иезавель [47] В Библии жена израильского царя Ахава, ставшая символом безнравственной женщины. может позавидовать, а Хид – из семейки Джонсонов, не забывай!

– И как это понимать?

– А так, что в их семейке не имеют представления о моральных принципах. Что может знать о морали и ограничениях Хид, которая выскочила замуж в самом что ни на есть подходящем возрасте – в одиннадцать лет…

– Но она никогда не заигрывала с Коузи, и, сама знаешь, никогда не оправдывала прошлого Кристин. И ее нельзя осуждать за то, что сделал ее папочка.

– Нет, но я прекрасно знаю цену ее папочке. И разве не она пыталась спалить собственный дом?

– Я в эти бредни не верю!

– Ну, знаешь ли, яблоко от яблони недалеко падает. Если уж они взяли на работу такую девицу, как эта, представляю, что там вообще у них происходит! И как можно им доверять – что одной, что другой? Только потому, что Хид позволяет Ромену убирать мусор у нее во дворе, не означает, что она стала другой.

– Какой другой?

– Не той лживой стервой, которая манипулирует людьми.