Тони Моррисон - Любовь [litres]

После свадьбы они иногда пытались, как прежде, играть вместе, но обе только и ждали друг от друга очередной колкости и насмешки, и все такие игры кончались ссорами. Потом были слезы, утешения Мэй, разговоры шепотом – чтобы дедуля Коузи не услышал, как насмехаются над его невестой.

Про него ходило множество слухов: в чем только его не обвиняли! Он же был важный господин, который, коль скоро никто ему слова не мог сказать поперек, вытворял все что угодно – и все ему сходило с рук. А мать тоже хороша: решила, что лучше уж отослать дочь куда подальше, чем конфликтовать со свекром. Поместила ее в частную школу и отговорила проводить летние каникулы дома. И еще уверяла, будто ради ее блага отправляла дочь в церковные лагеря, где та коротала лето с одноклассниками. Как-то Мэй устроила ее вожатой в исправительный лагерь для бездомных негритянских девочек, сбежавших из-за притеснения в семье. Несмотря на щедрые посылки с рождественскими подарками и дорогими, но не по ноге, туфлями к началу очередного учебного года (вместо увесистых писем с лживыми объяснениями и вложенными банкнотами), было совершенно ясно, что ее отвергли. И Л. тоже хороша: она единственная старалась сохранить мир в доме, но даже если она сердилась и укоризненно качала головой, то никогда не принимала ничью сторону. Но самое настоящее предательство совершила ее лучшая подруга, которая со счастливой улыбочкой дала себя увести по коридору в темноту, в комнату, где витал запах виски и где старик предавался своим утехам. Так кто должен был уйти? Кто должен был покинуть свою спальню, свои игрушки и свой океан? Самая невинная в этом доме – вот кто! И даже когда она вернулась, уже шестнадцатилетняя, готовая занять подобающее место в семье, ее опять выгнали, потому что к этому времени Хид уже повзрослела и окончательно превратилась в мерзавку. Настолько гадкую, что она задумала устроить пожар.

Кристин отправилась к себе и уселась в продавленное кресло-качалку, которое всегда предпочитала скрипучему дивану. Жар прошел, и голова перестала кружиться. Но печаль не отступала. «Наверное, именно я придумала себе этот мир, – подумала она. Добрая душа так бы не смогла».

А ведь все могло сложиться иначе. Она и хотела, чтобы было иначе. В поезде, возвращаясь из Мэйпл-Вэлли домой, она тщательно распланировала свои реакции, свое поведение. Все должно было пройти хорошо, ведь ее возвращение ознаменуется сплошными праздниками – в честь ее дня рождения, окончания школы и их переезда в новый дом. Она решила быть с Хид учтивой, холодной, но любезной, как их учили себя вести в Мэйпл-Вэлли. И что ее заставило вступить с Хид в перепалку по поводу грамматики, она уж и не помнила. Но что она запомнила накрепко, так это как дедушка отшлепал Хид и как ее сердце возликовало от того, что дед – хоть раз! – встал на ее сторону в споре с женой и показал всем, какое поведение он считает похвальным. Восторгу Кристин не было границ, когда все трое – настоящие Коузи – вышли вместе из дома, сели в большой автомобиль и уехали, забыв о недостойной твари.

Когда они с Мэй вернулись, из окна ее спальни валил дым. Вбежав с криками в дом и взлетев вверх по лестнице, они обнаружили в спальне Л.: та сбивала огонь с почерневших простыней двадцатифунтовым мешком сахара, из-за которого обугленные простыни и матрац покрылись карамельной коркой.

И вновь из дома выгнали не Хид, а Кристин. Дедушка Коузи покинул общий банкет и поспешно ушел из отеля неизвестно куда. В страхе и злобе мать и дочь не спали до трех утра, когда он наконец вернулся, босой, как блудный пес, держа в руках свои ботинки. И вместо того чтобы взять Хид за шкирку и вышвырнуть туда, откуда она пришла, он только рассмеялся.

– Она хочет нас убить! – шипела Мэй.

– Да ведь вас там и не было! – ответил он со смешком.

– Сегодня не было, а что завтра?

– Я с ней поговорю.

– Поговоришь? Точно? Уж прошу тебя, Билл, пожалуйста! – умоляла Мэй.

– Успокойся. Говорю тебе: я все улажу. – Он отвернулся, давая понять, что разговор закончен и ему пора отдыхать. Мэй тронула его за локоть.

– А что насчет Кристин? Она не может так жить. Это просто опасно!

– Этого больше не повторится! – отрезал он, сделав акцент на частице не .

Он взглянул на Мэй и, похоже, глядел на нее целую вечность, потом кивнул:

– Пожалуй, ты права, – и тронул свои усы. – Ты можешь ее куда-то отправить на недельку-другую?

– Хид?

– Нет! – Это предположение его удивило, и он нахмурился. – Кристин!