В те три дня они не вылезали из магазинов. Папа позволял покупать все, что ей хотелось, в том числе и губную помаду «Парижская ночь». По утрам в постели они играли в «реслинг», потом обедали у Рейно. В отличие от курортного отеля Коузи, в гостинице, где они остановились, ресторана не было, что обрадовало Папу, которому нравилось выискивать недостатки в бизнесе других цветных. Он возил ее в «Брод-стрит», «Эдвардс бразерс», «Вулвортс», «Хэнсонс», где она купила, помимо туфель на каблуке, еще и кожаные сандалии, и домашние тапочки с блестками, и чулки в сеточку. Только вечерами она оставалась одна, когда Папа ходил по друзьям и решал вопросы бизнеса. А Хид не возражала, потому что у нее были свои увлекательные занятия: книжки-раскраски, иллюстрированные журналы, набор кукол с кукольной одеждой для вырезания из картонных заготовок. Ну и улица. Из их окна на втором этаже она как зачарованная глазела на толпы людей и оживленное движение: громко сигналившие черные автомобили с квадратными крышами, солдат, моряков, женщин в шляпках размером с игольную подушечку и овощные лотки перед огромными плакатами с надписью: «Дяде Сэму нужен ты!»
Папа водил ее смотреть «Мы жили в зеленой долине» и «Китти Фойл» [42] Голливудские мелодрамы начала 1940-х гг.
. А на «Гроздьях гнева» она рыдала так громко и долго, что ее носовой платочек совсем промок. И каким бы чудесным ни был этот медовый месяц, она мечтала поскорее вернуться домой и все рассказать Кристин. Но обиженная ее холодным приемом, она решила держать свои рассказы при себе. Один раз, в попытке помириться с Кристин, она предложила той поносить свое обручальное кольцо – так вся кухня буквально взорвалась. Все четверо – Мэй, Л., Кристин и Хид – как раз разделывали овощи, когда Хид украдкой сняла кольцо и протянула Кристин со словами: «Можешь его поносить, если хочешь».
– Ну ты, девочка, и дура! – воскликнула Мэй.
Л. сделала ей выговор:
– Следи за языком! Ты не на улице!
А Кристин, вся в слезах, выбежала вон через служебный выход. Она спряталась в дождевой бочке, и Хид могла слышать ее крики оттуда: Ыт-айдагей яныбар-айдагей! Но-айдагей липук-айдагей бяет-айдагей аз-айдагей йындал-айдагей окош-айдагей кич-айдагей нотаб-айдагей!
Хид впилась взглядом в стручковую фасоль, а в ее ушах звенело: Яныбар-айдагей! Яныбар-айдагей!
В тот вечер, когда шеф Бадди Силк силком привез Кристин обратно, воспрепятствовав ее дурацкому намерению сбежать из дома, за что она и получила оплеуху, Хид ни слова ей не сказала. Она просто стояла рядом с Папой на лестнице и держала его за руку. А через две недели Кристин исчезла, предоставив Хид самой заботиться о себе. Ее единственными спасителями в новом загадочном мире остались только Л. и Папа.
– А я никогда не видела своего папу, – сообщила Джуниор. – Он в армии погиб. Во Вьетнаме.
– Ну, он хотя бы туда поехал, – заметила Хид.
– А моей матери было на меня наплевать.
– Моей – тоже.
– Может, мне стоит выйти замуж – по вашему примеру?
– С замужеством будь осторожна!
– Вам от мужа достался такой большой красивый дом.
– Мой Вьетнам! С той разницей, что я жива осталась. – Пока жива, подумала Хид. – Но ты права: он обеспечил меня на всю оставшуюся жизнь.
– Ну вот, видите! А вы разве не рады, что он вас жалел?
– Жалел? – сердито переспросила Хид. – И с чего это так думаешь?
– Ну, не «жалел». Я не то имела в виду. Я хотела сказать: он же понимал, что вы будете одинокой.
– Конечно, понимал. Но это была не жалость. Это была… это была…
Она не могла выговорить это слово, и после 1947 года ни разу не слышала, чтобы он его произносил. Во всяком случае, ей – хотя на протяжении двадцати четырех лет она все ждала и ждала. А когда он умер, вырвавшиеся у нее из груди рыдания означали то, что она тогда поняла: больше она уже никогда этого слова не услышит.
– Вот что… – Она тронула Джуниор за плечо. – Я хочу, чтобы ты для меня кое-что сделала. Чтобы мы вместе сделали. Это для меня – но и ты не останешься внакладе.
– Конечно! А что сделать?
– Есть кое-какие документы, которые мне нужны. Но они хранятся в месте, куда я не могу сама добраться. Тебе надо меня туда отвезти и потом помочь мне их найти.
– Куда вас отвезти?
– В отель. Нужно попасть на чердак. Нам понадобится самописка.
Джуниор не могла его нигде найти. Она поискала его в других комнатах, потому что когда сидела у него в кабинете, надев его галстук, то не ощутила аромата лосьона после бритья и не услышала его шепота в ухо: «Привет, сладкая моя!» Может быть, ей просто и не нужно было, чтобы он ей что-то говорил. В знак одобрения. Может быть, он и так понимал: она знает что делать. Сперва прощупать Кристин: убедиться, что они с ней все еще друзья – на тот случай, если план Хид накроется. Вывести из дома Хид и усадить в машину так, чтобы Кристин их не заметила, – очень просто, потому что жизнь в доме подчинялась четкому графику, как в колонии.
Читать дальше