Михаил Захарин - Приговоренный к пожизненному. Книга, написанная шариковой ручкой

Мусора, которые спланировали эту акцию, не ожидали такого поворота событий. Услышав крики Нациста, а не мои, они ворвались с дубинками в руках и были готовы меня отдубасить. Но увидев, что по моей руке стекает кровь, они слегка оторопели. Я, воспользовавшись их замешательством, сказал, что мне требуется медпомощь. Подал голос оклемавшийся Нацист. «Сейчас всё будет нормально, сейчас всё сделаю, пять минут, всё нормально будет», — залебезил он перед мусорами уже с разбитым лицом. Было понятно, что они ворвались, чтобы помочь ему. И меня бы там избили крепко «дубиналом», я это знаю. Но меня спасло сильное кровотечение из свежих ран (снова везение?). Они передумали и повели меня в медсанчасть. Медсестра, надев две пары перчаток, обработала раны перекисью водорода, спросив, есть ли у меня ВИЧ. Я был на сто процентов уверен, что никакого ВИЧ у меня нет, но то ли от злости, то ли от возбуждения и «боевого азарта» равнодушно бросил: «Не знаю!»

Затем меня возвращают на тот же продол (под «восьмерки»), но уже в другой бокс. Я понимаю, что на этом они не остановятся. Быстро отдираю от нар доску, из конца которой удачно торчат два гвоздя. Забираюсь наверх, кладу доску рядышком, закуриваю. Прислушиваюсь к шагам. Жду. Но никто не ворвался и не избил меня. Через пару часов за мной пришел молодой опер по имени Сергей и повел меня в сторону Красного корпуса. И вот я снова бреду по тому же длинному коридору — темному, мрачному, ночному — в ту же камеру, откуда меня вытолкали.

Что я чувствовал, пока шел? Я праздновал очередную маленькую победу над обстоятельствами, над тварями, которые хотели меня сломить! Я чувствовал адреналиновый кураж и глубокое удовлетворение от того, что избил Нациста! Я чувствовал в себе прибывающую уверенность и силу! О чем я думал? Я думал о том, что меня ждет дальше? Какую западню они приготовят в следующий раз? Чего я боялся? Неизвестности! Того, к чему нельзя быть готовым.

Так получилось, что мне пришлось очень быстро сводить знакомство с тюрьмой: по ускоренной программе, на ощупь, без подсказок. Ситуация — решение — действие. Любая ошибка может оказаться роковой. Слово «выживать» перестало быть для меня метафорой.

Меня посадили в ту же камеру. Мои сокамерники не ожидали такого расклада. И радость не окрасила их хмурые лица. Более того, они были удивлены.

Я рассказал им подробно все случившееся, ответил на вопросы, а потом попробовал поспать. Напрасно. Всю ночь, вернее, ее остаток я лежал с открытыми глазами, вслушиваясь в шорохи, шепоты, шумы, снова и снова обдумывая и перемалывая произошедшее за последние сутки. Нервная чехарда беспокойных мыслей не давала мне заснуть. Происходившие со мной в СИЗО вещи не имели сравнения с тем, что сейчас. Это были новые качественные потрясения, сопряженные со смертью, с потерей достоинства, с физической болью. Все это страшный удар по психике человека! Постоянный страх, постоянный стресс, перманентное напряжение. Организм не может долго находиться на пике мобилизации — рано или поздно произойдет нервный срыв. Запас психических сил у каждого разный. Каков мой предел? Мне еще предстояло это узнать. А пока меня уже больше недели бьют, мучают, пытают током, лишают сна, еды, отдыха, стращают разными ужасами, пытаясь сломать. А я, назло им, еще стою и ломаю тех, кто должен был сломать меня. И этот факт меня тихонько радует. Это моя личная и очень важная для меня победа! В ту ночь я лежал с закрытыми глазами и тихонько переполнялся уважением к себе, обретая уверенность. «Все хорошо, — шептал я себе. —Все будет хорошо, ты все правильно делаешь, Миша!»

Утром, сразу после проверки, меня увезли в административный корпус. Ко мне пришел Слава. Рукопожатие. Настороженно-ожидающий взгляд: «Как дела?» И я обдаю его, как холодной водой из ведра, новыми «приключениями», которые случились со мной за дни его отсутствия. Он внимает, а я размахиваю руками, показываю раны, эмоционально жестикулируя в запале от вчерашней победы (пусть промежуточной) и радости первой встречи со Славой в СИЗО.

Обшарпанный, прокуренный насквозь, тусклый, унылый кабинет с синими стенами и прошорканным линолеумом, с переполненными пепельницами уже сам по себе производил дикое впечатление и оказывал дополнительное воздействие на психику. Одна эта убогая казенность безжизненного пространства фактически могла задушить не готового к тюрьме человека. Меня она точно не радовала. Но присутствие Славы в этом пространстве компенсировало всю пакость этой губительной среды. Я был рад его видеть! И потом каждая наша встреча придавала мне сил. В камеру я возвращался с подзаряженными батарейками и, впервые за эти дни, в хорошем настроении.