Бенджамин Вуд - Станция на пути туда, где лучше

Эти кадры с камеры наблюдения мне не забыть никогда. Мне их показали на четвертый день следствия. Ради этого инспектор Барбер четыре часа ехал в Браденхем, к моим бабушке с дедушкой. С собой он взял констебля Миллен, зная – даже рассчитывая, – что та меня успокоит, разговорит. В те дни я был так подавлен, что ни с кем не разговаривал, но особенной неприязнью проникся к координатору, прикрепленному к нашей семье, тихоне по фамилии Даджен, – за то, что одевался он небрежно, точь-в-точь как отец: вечные вельветовые джинсы, рубашка, свитер. Он дни напролет маячил в доме и не давал мне забыть.

Бабушка проводила инспектора и констебля в гостиную, подала чай. После дежурных фраз о дедушкином здоровье все прихлебывали чай с бергамотом из чашек тонкого фарфора, закусывали печеньем, поданным в жестяной коробочке. Бабушка обмолвилась, что я не сказал и двух слов, с тех пор как приехал домой (со словом “дом” она обращалась как с ярлычком – куда захочешь, туда и переклеишь). Она уверяла, что ради меня старается не раскисать, но я уловил, как дрогнул ее голос.

Вскоре инспектор встал и спросил, где телевизор и видеомагнитофон. Стоя возле комода, он объяснил, что мы увидим сейчас – кадры с камер видеонаблюдения на заправке в Сэндбеке, черно-белые, без звука.

– Зрелище очень тяжелое. Простите меня. Но без этого не обойтись. – Он принялся настраивать аппаратуру. – Больше ничего говорить не стану, – добавил он, и за его спиной на экране задрожали первые кадры, – просто скажите, если вдруг я что-то упустил.

– Если не выдержишь, Дэн, говори сразу, остановим, – пообещала констебль Миллен.

Я кивнул.

Началось видео. Серая полоса поперек экрана. Вначале я увидел лишь два ряда парковочных мест. Потом ближе к правому краю заметил “вольво” с багажником на крыше, задом к камере. В первые секунды – невыносимая тишина. Я смотрел, и сердце разрывалось от беспомощности.

Еще несколько секунд.

Царапина посреди экрана.

И вот он.

Зловещей серой тенью появляется из машины, опирается на багажник, ставит ногу на буксировочный крюк. С полминуты ждет, руки в карманах пиджака. Повязок как не бывало. Вся одежда другая. Его самоуверенность оскорбительна, на экране – тем более. Вскоре он замечает ее. Машет небрежно, будто ловит такси. Вплывает она, нечеткая фигурка в блузке и свободных брюках – так она всегда одевалась на работу. Бросается к нему и машет, машет. Он поднимает руку: тише, Кэтлин! Они стоят в метре друг от друга, спорят. Она кричит ему в лицо. Двое прохожих оборачиваются с любопытством. Она толкает его в грудь. Он даже не пошатнулся. Она заглядывает ему через плечо, в задние окна машины. Пинает его. Он по-прежнему не двигается. Она бьет его кулаком в грудь – раз, другой, еще, еще. Зеваки исчезают в правом верхнем углу экрана. Он пропускает ее вперед. Она обходит кругом пустую машину: где ребенок? И всплескивает руками: где он, Фрэн? Что ты с ним сделал? Он опирается на капот. Сигары кончились. Она выбивает у него из рук жестянку. Зеваки подбираются ближе. Может быть, кто-нибудь ее защитит? Он словно застыл. Что-то крикнув ему, она уходит. Впервые попадает в объектив ее лицо, отполированное светом фонарей, чужое. Куда же она? Исчезла на время из виду. Он ее не удерживает. Ждет. Ждет и ждет. Еще немного. Открывает и закрывает рот – черную дыру. Зовет ее. Появляются еще двое зевак – большие головы, безрукавки. Она бежит обратно и машет, машет. Что он ей сказал? Она совсем в другом настроении – напугана. И снова они в шаге друг от друга, его рука ложится ей на плечо. Она отмахивается. Он вновь берет ее за плечо. Она снова отмахивается. Они стоят лицом к лицу. Бегут секунды. Минута. И вдруг – движение: он запускает руку в карман. Что там – обойный нож? кляп с хлороформом? пепельница? Нет. А что же? В пальцах что-то крохотное, на вид безобидное, на экране почти не разобрать. Она выхватывает, подносит к глазам. Что это? Бумажка? При свете фонарей не видно. Она сжимает это в кулаке. И поникает. Все решено. Он протягивает ей ключи от машины. Она как будто сомневается – но почему? Он садится на пассажирское сиденье, постукивает по циферблату часов. Она забирается в машину с другой стороны, за руль. Все тихо-мирно. Зеваки разочарованы – смотреть больше не на что. Машина выезжает со стоянки, описав плавную дугу. Вспышка фар. Уезжают. Движутся к краю экрана, исчезают. Совсем. И ничего не осталось от них, кроме этих последних кадров, запечатленных на пленке.