Ольга Птицева - Зрячая ночь. Сборник [СИ]

Пока я выбиралась в коридор, придерживая разваливающееся тело о стену, на пороге появилась кошка. Она неодобрительно фыркнула, махнула хвостом и вернулась в комнату, где, видимо, и провела все время, которое я дрыхла без задних ног.

При мыслях о застывшей тушенке желудок болезненно всколыхнулся. Я задышала, прогоняя дурноту, и в кухню не пошла. Двинулась в сторону ванной, под ногами захрустели осколки, среди них я опять разглядела красные лепестки на белом фоне.

— Зрячие ночи, да? — Говорить с воздухом входило в привычку. — Да у вас тут они постоянно, одни маки кругом, наркоманы чертовы…

Возглас повис в тишине, насмешливо отдаваясь слабым эхом, как любой вопрос, оставшийся без ответа. Я плеснула в лицо мутноватой, теплой водой, крутанула вентиль в сторону холодной и прополоскала рот. Горечь соседской бормотухи сивушно колола на языке. Я сплюнула еще раз. Помотала головой, смахивая капли с волос. Во сне коса расплелась, и на голове снова оказался неряшливый колтун. Стоило подстричься, может, налысо, и больше никогда не отращивать такую длину. Бессмысленная трата времени и сил. Это Лене нравилась моя грива, он сказал мне об этом на первом сеансе. Так легко и просто.

— Кстати, Тось, давно хотел сказать, у тебя восхитительные волосы. Есть в них что-то колдовское. Исконное даже… — И тут же принялся рассуждать на тему детских страхов воды, а я глупо таращилась на него, давая обет никогда не стричься, идиотка эдакая.

Я попыталась пригладить космы влажной ладонью, а они еще сильнее растрепались, потрескивая статическим электричеством.

— Твою мать! — Я потянулась к крану, чтобы включить воду, но пальцы сами нащупали ржавые ножницы, лежащие на краю раковины.

Может, я не заметила их. Может, не обратила внимания. Но я могла поклясться, что секунду назад их не было там. Но теперь они услужливо легли в ладонь. На мгновение я застыла, покачиваясь на носочках. Тонкими, проржавевшими, ими так легко было впиться в податливую плоть, так славно было бы смотреть, как течет по ним что-то алое, что-то нескончаемое, что-то конечное.

Одной рукой я собрала волосы в кулак и оттянула их в сторону, а второй прижала лезвия к слабо пульсирующей жилке на шее. У раковины не было зеркала, но я будто видела себя со стороны. Округлившиеся глаза, все состоящие из темноты зрачка. Трясущиеся руки, закушенная губа. Так легко было все закончить в этот миг. Так легко и так упоительно.

Но смерть — грязная штука. На кафель из меня бы вылилось литра четыре крови, я бы обделалась в последний момент, возможно, меня бы вырвало во всю эту лужу. А еще я пролежала бы так до момента, пока приедет Мишка. Воняющей, синюшной, жуткой я бы предстала перед ним, чтобы он навсегда запомнил меня именно такой.

Но поднятое лезвие так просто не опустить. Тем более, если их два. И я вгрызлась в копну волос ржавыми половинками, я кромсала их, пилила, беззвучно и равнодушно, и волосы прядями падали к моим ногам, мешаясь с черепками разбитых банок.

А когда все закончилось, я вымыла руки, ополоснула лицо и вышла из ванны, прикрыв за собой дверь. Увидев меня, кошка с шипением взлетела на подоконник. Замерла, принюхалась и снова зашипела.

— Что, не слишком модная стрижка? — Мне хотелось плакать, но голос прозвучал до смешного бодро. — А мне нравится, холодит…

Шее и правда было непривычно холодно. Я будто лишилась чего-то важного, пусть мне и стало легче, но легкость эта оказалась обманчивой.

— Глупости. — Сложнее всего доказать самому себе, что дурные предчувствия не стоят ни гроша, но я всегда была асом в самообмане.

Чтобы отвлечься и не думать, что скажет Мишка, когда увидит это безобразие, я подошла к комоду и начала методично открывать все ящики и полки. На нижней даже нашлась пачка разобранных картонных коробок и моток скотча. За полчаса методичной работы я сделала больше, чем за последние два с половиной дня. С этого и нужно было начинать. Выспаться по приезду, найти коробки и сложить в них все, что покажется стоящим быть увезенным домой. А остальное запихать в мешки и снести на мусорку.

Но сказать всегда легче, чем сделать. Даже без копания в своем воспаленном разуме, общения с кошкой, которой, может, не существует вовсе, и прочей инфернальной ерунды, разобраться в дедовских вещах оказалось трудной задачей. Я даже подумать не могла, что он так любил коллекционировать странный хлам.

Когда с полки на меня посмотрели мертвые, пластмассовые глаза тряпичного клоуна, я вскрикнула, но быстро взяла себя в руки. Но бюст длинноволосого мужчины, больше похожий на посмертную маску эпохи возрождения, чем на учебное пособие по музыки с подписью «И. С. Бах», никак не вязался с образом дедушки, далекого от искусства.