Ольга Птицева - Зрячая ночь. Сборник [СИ]

Две неработающие музыкальные шкатулки, обитые красным бархатом, одна работающая, разразившаяся такой скрипучей мелодией, что у меня с полчаса потом ныли зубы. Искусно вырезанная из дерева птица с двумя огромными крыльями, но без головы. Целый ящичек красноватых камешков, будто собранных где-нибудь на Марсе. Рота пластмассовых солдатиков — все как один инвалиды, лишившиеся в неизвестном бою конечностей, оружия, а то и половины туловища. Увесистая фигура кентавра с абсолютно дьявольской бородой и мускулистым торсом, переходящим в лошадиный круп. Стопки религиозных книг, обещающих за час снять сглаз и порчу, за день исцелить от любой хвори, а за месяц так и вовсе достигнуть просветления и научить ходить по воде, превращая ее в вино.

Дед на порог не пускал всех этих свидетелей не пойми чего. Он официальной-то церковь избегал, что говорить про весь этот сброд. Но книги были. Лежали передо мной, пестрели обложками, пахли влажной бумагой и дешевой печатью.

Как много узнаешь о человеке, когда он вдруг умирает, не успев подобрать концы той жизни, что есть у всех, — скрытой от остальных. Как крестик, запрятанный между рубашками в шкафчике, как две свечки, оплывшие, почти огарки, аккуратно завернутые в бумажку, на которой уже и не разобрать, что нацарапано слабой рукой. Все это не могло принадлежать моему деду, но принадлежало.

Так что, отыскав среди прочего хлама гипсовый череп с ехидной усмешкой и отломанным рогом, я почти не удивилась, даже отставила его в сторону, этой вещице было не занимать странного, даже жуткого шарма. Уж кто-кто, а он прекрасно вписывался в чертовщину, творящуюся кругом.

Будь рядом Мишка, мы бы, наверное, уже хохотали в голос, строя небывалые предположения, как все это могло оказаться в шкафу. Но Мишка все не приезжал. Я то и дело замирала, прислушиваясь, не заруливает ли ко двору машина. Но двор, да и всю деревню, затопила тишина. Ни голосов, ни шума, ни птичьего пения. День скатывался к вечеру, так и не начавшись толком. Надо было, наверное, бросить все и разыскать почту, чтобы позвонить домой. Но делать этого отчаянно не хотелось, Мишка уже в пути, может, и мама тоже. Чего таскаться по пустынным улицам, когда можно дождаться их здесь, имитируя активную деятельность.

Когда вещи закончились, я осталась с двумя огромными мусорными пакетами и жалкой коробочкой с тем, что заберется домой. Гипсовая голова черта стояла на полке, насмешливо на меня поглядывая. Кошка пару раз подходила ближе, нюхала то одно, то другое, фыркала и чихала, но во двор не шла, а терпеливо ждала, когда я закончу.

Я почти не обращала на нее внимания, но мне было приятно знать, что она рядом. С ней, живой и мягкой, в этом доме становилось чуть спокойнее. Видимо, дед тоже страдал от одиночества, скрывшись тут ото всех, если завел ее. Или нашел. Или позволил поселиться рядом, а может, просто принял ее, как данность. Как решение сил, куда более мудрых, чем он сам.

Разбирая старые вещи, я натыкалась и на знакомые с детства, они, словно привет из далеких времен, ладно ложились в ладони. Старая пузатая юла, Мишкин самолетик, мамино домашнее платье. Я вертела их, нюхала, гладила, и память оживала перед глазами. Мы были здесь чертовски счастливыми. Мы все. Даже мама. Возможно, нигде больше нам не бывало так хорошо. И уж точно не будет впредь.

С уходом деда все изменилось, просто мы, запутавшиеся в ежесекундных бедах, пока этого не почуяли. Самое важное легко упустить в погоне за последней электричкой и глобальной распродажей в супермаркете. А когда спохватишься, время упущено, зато ты сидишь в вагоне с охапкой цветастых пакетов, в которых нет ничего, что могло бы тебя спасти.

На смену вещам пришли чемоданы фотографий. Я заглянула в спальню, втайне надеясь, что и зеркало, и кровать исчезнут, а на смену им вернется узкая тахта. Но доброго чуда не произошло. Маки равнодушно краснели на белом поле покрывала. В зеркале отразилась пыльная я. Короткие волосы мотались у лица. Я провела по ним ладонью, чуть потянула за кончики, но прядка, словно пружина, выскочила из пальцев и стеганула меня по уху.

Вид был так себе. Тонкая шея покрылась мурашками. Но сделанного не воротишь. Я бросила последний взгляд на отражение и потащила чемодан в комнату. Как только крышка со скрипом откинулась, я забыла и о потерянных волосах, и о всех странностях, что преследовали меня в этом доме. Чемодан был заполнен нами. Нашей историей. Семьей, которую я целый год отвыкала называть своей.