Ольга Птицева - Зрячая ночь. Сборник [СИ]

Я хочу быть нормальной, хочу видеть только то, что реально существует. Хочу поступать правильно, хочу не пугаться тишины, хочу, чтобы в ней не слышался шепот, доказывающий мне, что все это фарс. Как понять, что реально, мама? Почему ты не научила меня этому? Где ты была, когда я рыдала, видя когтистую лапу, что тянулась из-под моей кровати? Почему мы вместе не забрались туда с фонарем, почему в ту самую первую ночь, которую я и не помню, столько их потом было, ты не доказала мне, что чудищ не бывает?

Понадобилась целая куча времени, но я нашла свой собственный ответ. Чудища живут во мне. Это мои демоны, мои темные попутчики, мой шепот, ожидающий в тишине. И некому бороться с ними, кроме меня самой. Но где отыскать на это силы, мама? Я бесконечно беспомощна и одинока. Первое ласковое слово, первый понимающий взгляд, первое участливое объятие, и я уже была готова отдаться тому, кто посмотрел, выслушал и обнял.

И потом, когда вы поднимали меня на вилах, плюясь обвинениями, исходя на проклятия, когда Мишка прятал от меня глаза, а ты зло щурилась, впиваясь ногтями в мое запястье, почему никто не подумал даже, как я дошла до такой жизни? Почему никто не задал мне этот вопрос? Почему Леня стал жертвой, а я — бездушной сукой, сделавшей все назло?

Мама, мама, мамочка. Когда я собиралась в тот вечер, натягивая самое красивое, самое невесомое белье, я была уверена, что люблю его. И когда вошла в его кабинет последним пациентом в списке записи, и когда достала бутылку рижского и поставила ее на столик. И даже когда потянулась к нему, опрокидывая чашки с кофе и рюмки с коньяком, и когда целовала его, обмирая от восторга. Я правда его любила. Так, как умела.

Это потом, придавленная его тяжестью, больше похожая на рыбу, которую выбросило на берег, я со всей кристальной ясностью поняла, что наделала. Вспомнила, с какой нежностью говорила о сестре Вера, а главное какой любовью светился Мишка, пока мы сидели под елкой, как одна семья. Мам, я не хотела, чтобы так вышло. Мам, я клянусь тебе. И когда все всплыло, грязно, мерзко, я думала только о Мишке. Я плохая, мам, мне плевать на чужую жену, мне плевать на чужую сестру, даже на чужого мужа мне плевать. Это Мишке я сделала больно. Это он того не заслужил.

Но что мне теперь делать? Как забыть, что он бросил мне в лицо эти мерзкие слова? Как он кричал, что я разбила чужую семью, потому что сама не умею любить, даже не знаю, что это значит. Я знаю, мам. И я люблю Мишку, очень люблю. Сильнее, чем тебя. Сильнее, чем деда. Сильнее, чем кого бы то ни было. А он меня больше не любит, что бы ни говорил.

И пока я беззвучно твердила все это, заученный текст, который никогда не произнесу вслух, то и сама не заметила, как осела на мягкую кровать, прижалась к ней щекой. Маки расплывались подо мной, словно кровавые пятна на снежном поле. И я бы заснула прямо там, убаюканная собственным несчастьем, если бы кошка не запрыгнула на спинку кровати, злобно шипя. Она скалилась, она горбила спину, распушенный хвост стегал ее по бокам.

Я с трудом разлепила глаза. Из глубины зеркала на меня смотрела я сама. Теперь мне казались знакомыми все черты — и растрепанные волосы, и круги под глазами, и мешковатая толстовка, и смятая футболка, и стертые джинсы. Все это не было красивым, но было моим.

— Да тихо ты, тихо! — Кошка фыркнула, чихнула, но успокоилась, только хвост продолжал нервно подрагивать.

Я потянулась, разминая затекшую, вспотевшую спину. Взгляд нет-нет, да скользил по отражению, повторяющему каждое мое движение. В этом было что-то завораживающее. Как и в маках, раскинувшихся подо мной. Но вместе с коротким сном ушел и страх. Я подошла к окну, потянула на себя раму, и в комнату тут же ворвался густой дух ночи. Теперь она была именно такой, как я помнила. Живая, стрекочущая, ароматная до головокружения. Я вдохнула раз, другой, чувствуя, как светлеет тяжелая голова. Кошка мягко вскочила на подоконник, перешагнула через деревянную раму и спрыгнула во двор.

— Меня подожди! — Мне отчаянно захотелось наружу; пыльная, сонная комната начинала давить со всех сторон, мгновение — и захрустят косточки от ее медвежьих объятий.

Я проскочила темноту коридора, добралась до двери и вышла на крыльцо. В смородине стрекотал кузнечик. Тучи скрывали луну, но она то и дело показывала свой круглый, налитой бок. Мне было легко и спокойно. Я присела на край завалинки, надеясь, что кошка быстро переделает все свои кошачьи дела и вернется к дому, а может, и вскочит мне на колени, чтобы немножко помурчать. Но ее все не было. Зато была темная, теплая ночь, пахнущая травами и горячей землей. Я сама не заметила, как снова скатилась в сон.