Сергей Докучаев - Глиняный сосуд

— Новое место помогло бы отвлечься.

— Для меня все остальные места чужие. Я стара, чтобы куда-то переезжать. Трухлявое дерево бессмысленно пересаживать. Не приживусь больше нигде.

— А если перебраться обратно в город? — пролепетал Павел Максимович. — Там хотя бы будет уход врачей. Здесь-то что?

— Людям только кажется, что они в городе живут. Больницы, набитые брошенными стариками, воющими от боли — хуже кладбища. Там все ненавидят друг друга за то, что они такие же старые и больные, как и ты.

— Хм…

— Вот, посмотри на могилы. Здесь лежат чьи-то матери, дочери. Каждая из них мучилась во время родов. В поту, тошноте и болях каждая думала, что уж из ее-то ребенка выйдет толк, а теперь вот все лежат рядышком, в безмолвии.

— И Вас это раздражает? — ковыряя в ухе пальцем и время от времени вынимая его, чтобы разглядеть добытое, спросил помощник.

Старуха посмотрела на него заиндевевшими глазами, которые были еле различимы в складках лица, потом провела рукой по черепу обтянутому тонкой кожей и сухо ответила:

— Мне сложно объяснять и формулировать мысли без кофе. Голова болит. От моего времени остается все меньше и меньше следов, а то, что еще осталось, никому не нужно. Как будто я и не жила.

Старуха обвела кладбище рукой и продолжила:

— Склад разрядившихся аккумуляторов.

Помощник чихнул, и ему пришлось сорванным лопухом вытирать под носом сопли. Трясущимися пальцами она достала вторую сигарету, но только с пятого раза смогла ее раскурить.

— Вот что такое человек, Павлуша, — постучала она о землю кулаком. — Земля — и ничего больше получается. Одни лопухи и искусственные цветы вокруг. Мой дед тоже считал себя по молодости сверхчеловеком, и что? Вон — лежит и молчит. Дед, а дед, ответь что-нибудь. Возрази мне. Скажи, мол, внучка — это все брехня. Что ты чушь несешь? Человек — это сила, внучка.

Она картинно сплюнула на землю.

— Слышишь, мам? Что ты сейчас думаешь о жизни? Ты ведь все учила меня, советовала, как жить, кого выбирать. Что сейчас скажешь? У тебя ведь было достаточно времени подумать в тишине. Молчишь…. Ну да. Сговорились с дедом.

— Дождь, — произнес Павел, подставляя пухлую ладонь. — И ветки сосен, слышите, как надрывно трещат.

— Пошли домой, Павлуша. Нужно к рассвету собрать все необходимое в дорогу. У деда одолжу немного денег и еды. Кое-что заложим в ломбард. Серьги, например мои, зажигалку и золотые часы.

Они встали с веток, отряхнулись, кто как смог, и поплелись по заросшей бурьяном тропинке в сторону центрального входа, поддерживая друг друга под руки.

Пройдя мимо десятка покосившихся крестов и плит, путаясь в крапиве, Екатерина Валерьевна и помощник уткнулись руками в рабицу. Старуха подняла голову кверху и уставилась в полумрак.

— Мать честная! Кажется, стоит.

— Кто?

— Собор, кто же еще. И, вроде даже ровнее, чем раньше, стоит.

Старуха закашлялась, и ей потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя.

— Ладно, Екатерина Валерьевна. Он-то стоит и еще может столько же простоит, а я окоченел совсем. Пойдемте.

Бабка почесывала свою макушку и качала головой.

— Хотя, раз сеткой обтянули, значит, все-таки, собираются что-то строить. Меня, когда сына хоронила, через центральные ворота не пустили. Сказали, что от вибрации трактора, который вез гроб, колокольня может обрушиться на людей. Пришлось объезжать. Тут, кстати, проход есть. Полезли. Я, может быть, последний раз на своих ногах прохожу в этом месте. Потом уже нести будут.

Металлическая сетка затряслась, и бабка растворилась в промозглом сыром тумане, как будто ее здесь и не было. Туман был таким тяжелым, что Павел почти физически ощущал его на своих плечах.

Он глубоко вздохнул, постоял немного, топча грязь под ногами, решаясь, идти или нет, и, все-таки нащупав рукой порванную рабицу, полез за старухой.

— И где она? Ау! Екатерина Валерьевна?! Вы где? Я Вас не вижу.

Старуха не отвечала.

— Что ты кричишь, как резаный поросенок? — послышался приглушенный голос бабки. — Иди сюда.

Павел прошел на голос еще десяток шагов и тут вспомнил, что забыл керосиновую лампу за сеткой. Наконец, он нащупал рукой шершавую мокрую стену, и ведя по ней рукой чуть не упал, когда не почувствовал опоры. Он посмотрел перед собой и вдруг понял, что пространство немного подсвечивается. Мерным, желтоватым светом. Он поднял голову и увидел под потолком свечную люстру с тремя зажженными огарками. Осмотрелся вокруг. Пахло красками, шпаклевкой, свежим деревом и воском.