Сергей Докучаев - Глиняный сосуд

Катя попыталась жестами объяснить, что такое поезд. Потом начертила пальцем на земле шпалы и рельсы. Абориген с интересом смотрел на рисунок (зрение у него, было видно, орлиное), одобрил, но в ответ лишь кинул под ноги третий кирпич.

— Ты что, больной? — огрызнулась Катя. — Русским языком говорю, не нужны мне кирпичи.

Человек, явно ругаясь, ушел по крыше. Между домами были некоторые открытые места. Видимо, они служили свалкой для мусора из кухонь. Валялись пищевые и растительные отходы, разбитая посуда, человеческие фекалии.

— Знаешь, Павлуша, а мне только сейчас пришла в голову мысль, что я не вижу ни машин, снующих туда-сюда, ни автобусов. Тебе это не кажется странным? Куда все делось?

— Не могу знать, Екатерина Валерьевна.

— Хоть бы одно дерево найти.

— Да, с зеленью у них явно дефицит.

Она села, облокотившись спиной к дому, к которому примыкала лестница.

— Странно все. Ни номеров, ни названий улиц. Как они теперь ориентируются в городе?

…

Кто-то поднял лестницу наверх и кинул кочерыжку

— Вот злодеи, — засыпая, пробубнила Катя.

Она огляделась по сторонам.

— Ладно, метро мы сегодня точно не найдем, если оно вообще тут есть. Придется снова идти пешком по жаре.

Они направились вдоль гряды серых грязных домов без окон и дверей, поворачивая головы то вправо, то влево.

— Нет, Павлуша, это что угодно, но не Москва.

Мимо прошла молодая женщина. Кожа, как и у большинства людей, была смуглой и сухой.

— Прости, дочка, не скажешь, как нам добраться до улицы Заводской, дом семнадцать, корпус два?

Девушка остановилась и негодующе уперла руки в толстые бедра. Потом стала ругаться на незнакомом языке и эмоционально жестикулировать руками.

— Что за люди здесь живут? Кого не спроси, никто ничего не знает, да еще обругать норовят.

Они постарались быстрее уйти от женщины, но даже пройдя несколько похожих друг на друга, как две капли воды, жилищ, они все еще слышали ее недовольный голос. Держа друг друга под руку, Катя и Павлуша протискивались сквозь узкие проходы между домами и везде на них сверху лились то помои, то падала кожура. На одном из пустырей за городом они случайно наткнулись на пятерых людей. Трое мужчин с длинными бородами стояли рядом, четвертый сидел в пепле и навозе, черепком отскребая струпья со своего тела. Пятый же находился чуть поодаль от остальных. Мужчины поочередно что-то говорили сидящему человеку, но тот непреклонно и укоризненно отвечал им. Потом и пятый вступил в диспут, разговаривая с сидящим человеком на повышенных тонах. Наконец, прокаженный возвел исхудавшие от болезни руки к небу, что-то громко воскликнул и стих.

Те, кто был рядом, смолкли. Катя и Павлуша переглянулись. Сидевший в струпьях человек вновь воздел руки к небу и еще громче вскрикнул. Горячий ветер стал набирать силу, поднимая с дороги песок, огрызки, черепки и камни. Раздался гром, хотя на небе не было ни облачка.

— Пойдем, отсюда, Павлуша, — проговорила старуха. — Все равно непонятно, что они говорят.

…

Попутчики вновь бродили, протискиваясь между домами, и, наконец, вышли к очередному небольшому дворику. Все лестницы были убраны: то ли из-за страха перед чужеземцами, то ли еще по какой-то неведомой причине. Старуха поправила за плечами рюкзак, а потом заглянула в сумку.

— Слушай, минтай совсем раскис. Оставлю тут. Может, кошки погрызут.

Они еще долго бродили, поддерживая друг друга под руки, отдыхали, если находили тень, вновь куда-то шли, совершенно не отличая одну улицу от другой, ибо все дома были словно нарисованы под копирку. Тут увидели кафе, вокруг которого росли приятные на вид деревья. В их кронах прятались и пели птицы, а справа от здания тек небольшой ручей. В лицо старухи подул тихий ветер, зашуршали листья на деревьях.

— Кафе «Босфор», — процедила сквозь зубы старуха, задрав голову кверху. — Ущипни меня, Павлуша.

Внутри воздух был свежим и благоухающим, несмотря на запах жареных кофейных зерен и карри.

— Мы еще закрыты, но раз вы пришли, могу угостить вас кофе с кардамоном.

Молодой человек белоснежно улыбнулся.

— Вы окажете большое уважение бабке, — проговорила старуха. — Мы давно не ели и не пили, и очень устали ходить по жаре. Никто нам даже чашки воды не предложил.

Он понимающе кивнул, указал на стол и скрылся за дверью. Скрюченное тело, забывшее умереть, минут пять безуспешно пыталось забраться на сиденье барного стула. Вернулся молодой человек, нажал на педаль внизу, и кресло опустилось до приемлемой высоты. Старуха, наконец, уселась и положила уродливые ладони на стол, словно кинула две кожаные перчатки. Огляделась по сторонам.