Сергей Докучаев - Глиняный сосуд

Призраки прошлого, конечно, ничего не могли сделать телу, но с наскока наотмашь как умели при жизни, завладели сознанием.

Утром, когда лампы искусственного желтого света выключили и в окна пробились первые солнечные лучи, в проходе остановилась каталка с Николаем Ивановичем. Медсестра поправила прическу, подкрасила губы помадой перед выходом на улицу, потом подтянула кверху простыню и покатила дальше.

Послышался голос Бориса Николаевича:

— Не можем дозвониться до жены. Да, скончался. Хорошо, позвоните тогда ей сами. Что? Нет, неделю назад жена настаивала на кремации.

— Елена Николаевна, а что там с Еременко? — спросил профессор, глядя как ворона за окном клюет подгнившее яблоко.

— Поступил под утро субботы. Состояние ухудшилось в ночь на понедельник. Сейчас без сознания. Перевели на искусственную вентиляцию легких. Похоже на случай с Микулиным.

— Температура? — спросил Агаров, делая пометку в блокноте.

— Андрей, ты ходил в реанимацию? — спросила Елена Николаевна коллегу. — Какая у Еременко была температура?

— Тридцать восемь и восемь, Елена Николаевна, — ответил кардиохирург.

— В общем, ждем результаты посева, — резюмировал доктор медицинских наук. — Мы с профессором Таладзе личную ответственность взяли на себя.

— Понимаю, — озадаченно проговорила Елена. — Но инфекция инфекции рознь. У Микулина тоже течение болезни начиналось с поноса, а потом двухсторонняя пневмония подключилась.

— Скоро подавать заявку на будущий год, а у нас из десяти пациентов двое скончались на столе, трое умерли спустя полгода. Результаты не блестящие. Видит Бог, разжалуют до районной больницы. Упустим Еременко, пойдете вместе со мной колбы мыть — я не шучу.

— Не упустим, — добавила с улыбкой интерн Виктория и украдкой положила в чашку четыре кусочка сахара.

Елена Николаевна скептически посмотрела на нее и подошла к кофеварке.

— Все, я уезжаю на конференцию, — заявил начальник, остановившись в дверях. — Завтра планируйте шунтирование и замену митрального клапана.

Елена, откинув голову на спинку кресла, с закрытыми глазами пыталась вникнуть в разговор профессора с кем-то из родственников в коридоре.

— Пойдемте, покурим, — предложил худой хирург, проверяя в пачке количество оставшихся сигарет.

— Пойдем, — согласился полноватый Геннадий, оторвавшись от компьютера. — Слушай, Вик, сходи, пока что, измерь давление у Фадеевой.

— Хорошо, — ответила девушка в идеально выглаженном белом халате, вставая со стула и беря стетоскоп с манжетой. Оставаться наедине с Еленой Николаевной она не то чтобы боялась, но чувствовала себя в такие моменты неуютно. Особенно после неуместного вопроса насчет семьи и детей.

— Табу, — пояснила Вике подружка, медсестра Зоя. — Забыла предупредить. И не вздумай обижаться. Она этого не любит.

— Не собиралась я обижаться, — отвечала Вика. — Меня еще в детском доме отучили.

Да и как было обижаться, если ты работаешь в одном отделении с легендой и последней ученицей академика Щелокова, фотографией которого пестрели все форзацы учебников в университете.

Пробегая в первый день работы мимо гранитного барельефа с оттиском той самой фотографии, Вика с трудом верила, будто академик не только жив, но и благополучно работает на последнем этаже кардиологического корпуса, пока во время ночного дежурства не зашла в лифт и не столкнулась с ним нос к носу.

— Эта емкость надежней, — рассматривая сквозь толстые стекла очков кувшин, просипел старик. — Стеклянную банку не удержал. Пошел к патологоанатомам. Пока добрел —сердце тлеть начало. Еще немного — и догнало бы тело. Хорошо, кувшин с формалином нашелся.

Вика, как завороженная, смотрела то на кувшин с сердцем, то на человека из учебника. Старик замолчал, а когда кабина остановилась на последнем этаже, добавил:

— А ведь я с ним играл в шахматы. Как никто применял славянскую защиту.

— Давайте я помогу донести кувшин! — крикнула девушка, придя в себя.

Но врач уже растворился в сумраке коридора. Издали был слышен только его кашель.

Когда Вика рассказала об этой встрече коллегам, один из них, лирик в душе, многозначительно заметил:

— Мы каждое утро спешим в будущее, а академик, словно паровоз, возвращается в депо с воспоминаниями.

Поддерживала ли связь с учителем Елена Николаевна, никто достоверно не знал, но порой она куда-то пропадала, уезжая вверх на лифте, и так же неожиданно возвращалась обратно, чихая от пыли.