Эдуард Веркин - Мертвец [litres]

– Нет, не передумал. Просто…

Кто-то настойчиво и нетерпеливо смотрел мне в затылок, я обернулся рывком – и никого. Дерево. Деревья. Между ними какие-то тоненькие и худолистные рябинки в человеческий рост. Всё тихо, замерло, будто заморозилось.

– Что? – уже испуганно спросил Упырь.

– Ничего. Всё в порядке. Показалось… Что там Вырвиглаз говорил, петуха в жертву надо принести?

– Да, чёрного…

– Отлично.

Я принялся вытряхивать из карманов петушков, отлитых из чуть подгорелого сахара. Петушков оказалось много, я купил их и сам не заметил, сколько купил, они вываливались на мох.

– Петушки… Зачем…

– Какая разница? Чёрный петух, петушок? Это тоже в конце концов петух…

И я стал раскидывать леденцы в разные стороны. Это было глупо. Если бы я посмотрел на себя со стороны неделю назад, я бы, наверное, засмеялся. И подумал бы, что я дурачок. Дурак.

Надо было собраться. Собраться. Я собрался. Надо было посмотреть в домашней аптечке что-нибудь вчера… От чего только? Грипп, наверное, простыл, нечего голову под колонку совать, теперь в ней какие-то черви… Лимон бы сожрать…

Заболели ноги. Вдруг. Неожиданно как-то. И сердце пошло, пошло, но я скрипнул зубами и загнал его вглубь, за рёбра.

И мы пошли дальше. Упырь молчал. Он замолчал и теперь вместо его боботанья был только хруст мха, и я стал думать, что лучше бы он болтал.

Я на самом деле не бывал у провалов, хотя, если быть честным, добраться до них пробовал, как и большинство местных мальчишек. Ходил, да не дошёл. И не с Вырвиглазом это было, так, с одним типом, мы с ним дружили два лета. Сам он жил в Мурманске, а на каникулы приезжал к бабушке, она тогда ещё жила в доме, в котором живут Соловьёвы. Его звали Дима, он был наполовину слепой, с толстыми очками, возможно, из-за этого в нём жил неистребимый исследовательский дух. Дима, правда, считал, что в провалах обитают фашисты, засевшие тут ещё с войны, и в доказательство показывал вырезку из газеты «Краевые Ведомости». В ней рассказывалась история про то, как во время войны над нашим городом по ошибке выбросился немецкий десант.

Из военных объектов у нас тогда были тушёнковый завод и железнодорожный мост, за неимением лучшего немецкие десантники решили напасть на них. Но из области были вызваны смершевцы, они быстро справились с фашистами, загнали их в лес и перебили по одному.

Это, кстати, правда, я потом узнал. Немецкие каски и оружие в краеведческом музее – остатки как раз той экспедиции. Но только мой приятель Дима считал, что их загнали к провалам и совсем не перестреляли, а наоборот – десантники разобрались со смершевцами и спустились в провалы, в тамошние подземные пещеры. Все эти фашисты давно померли, но оружие их так и осталось внизу, и его легко достать.

Дима хотел себе каску и пулемёт, а я хотел взять себе автомат. Зачем-то. Хотя мог прожить и без автомата. Мы шли к провалам, но не дошли, поскольку на полпути Димка встретил в одной из поперечных канав мотоциклетный двигатель без одного цилиндра, Димка загорелся этим двигателем, и мы до вечера тащили его домой, а когда этот двигатель увидела бабушка Димки, то разозлилась и велела нам тащить его обратно.

Больше мы к провалам не ходили. К тому же Димка решил строить полосу препятствий, для тренировок по спецназовскому манеру.

Что-то я развспоминался, вспомнил этого Димку, зачем? Хорошо, что мы туда тогда не попали, провалы – опасная штука, это Озеров правильно сказал…

Мы шагали к провалам. Я начинал чувствовать усталость, продвигаться стало тяжелее – под мхом объявились округлые плоские камни, эти камни были скользкие, как масляные, и я часто оскальзывался. Упырь оскальзывался реже. Ещё бы – у него ведь суперподошва, на каких-то, наверное, осьминожках или ещё чём. Подошва пружинит, облегчает хождение.

Но и Упырю было тоже нелегко – на носу болталась прозрачная капля, пот, Упырю тоже было жарко, Упырь устал.

А я и вообще… Руки болели и колени стали болеть, точно кто-то насыпал в них песка, и было ещё верное доказательство того, что я был болен – когда я поворачивал голову, то чувствовал, как мозг на чуть-чуть, но отстает от черепа, словно голова наполнилась жидкостью и мозг болтался в ней независимо от остального. Поганое ощущение, самое поганое во всех болезнях. Значит, грипп. У меня всегда такой грипп, причём он возникает сам по себе, стоит хорошенько простыть или промокнуть, видимо, бациллы гриппа живут во мне, и стоит немного дать им волю, как они вырываются. А потом всё происходит стремительно – болезнь накидывается и жрёт, день или два дня я валяюсь, и вдруг резко, с испариной, отпускает.