Дюла Чак - Глемба

— Сказано было, чтоб я тебя тут не видел! — раздраженно воскликнул Глемба и, стараясь по возможности держаться к старику спиной, сердито пыхтя, стал раскладывать принесенные рамки.

Старик наверняка счел обидным для себя такой тон и в отместку опять принялся распевать свою прибаутку:

— Шел бы ты домой! — обозлился Глемба.

— Чего ты меня гонишь, Янош? Я ведь пришел помочь!

— Какая от тебя помощь, от пьяного?

— Это я-то — пьяный? — Старикашка вытаращился на меня. — Да я за два дня ни капли в рот не взял!.. Скажут же такое: пьяный!..

Поскольку взглядом он призывал в свидетели меня, я сосредоточился на центрифуге. По правде сказать, дядюшка Густи был из той породы людей, о которых обычно говорят «пыльным мешком ударенный», то есть поведение их всегда отличается от нормального, пил человек или не пил, так что и в данном случае можно было поверить, что он и в самом деле не пьян. Однако я остерегался вмешиваться в перепалку двух стариков.

Наверное, и Глембе не хотелось с ним связываться, потому что он, не говоря ни слова, вышел из кладовки, унося опорожненные рамы.

— Надо же выдумать такое: пьяный! — возмущался дядюшка Густи. Он опять выхватил у меня рукоятку центрифуги и уже другим тоном продолжил: — А ведь мы с ним приятели закадычные… И даже в родстве состоим… Только он помоложе будет.

— Янош очень порядочный человек…

— Ага, — согласился Густи и, отойдя от центрифуги, принялся разглядывать только что принесенные рамки. Подняв одну, покрутил ее и неодобрительно замотал головой: — Зачем он выбирает неполные? — Он отставил в сторону проверенную рамку, взял другую, потом отставил и ее отдельно от других. — Человек он, само собой, порядочный, — бормотал старик между делом, — да в пчелах не смыслит ни бельмеса… Только воображает, будто смыслит… Вбил себе в голову, будто все умеет, за что ни возьмется…

Я счел приличествующим вступиться за Глембу.

— Ну как же!.. По-моему, он действительно многое умеет.

Старый Густи с легкостью, характерной для всех слабовольных людей, тотчас согласился со мной, позабыв свое прежнее утверждение.

— Вот-вот, руки у него золотые! И ума хоть отбавляй. Да, таких башковитых, как он, поискать! Сызмала он такой… В школе-то мы учились вместе, только он шел классом младше. Он и тогда из всех ребятишек выделялся. Знаете, до чего он додумался? Сам еще мальцом был, а других подтягивал, какие похуже учились. Вот, к примеру, в том доме, где вы сейчас поселились, старый Перестеги жил. Так он приставил Яноша домашним учителем к своему сыну — тот бестолочью рос, хуже некуда. Старый Перестеги даже в реальное училище Яноша определил, только чтобы тот тянул его сыночка бестолкового… А жизнь по-своему рассудила: из того, даром что дурак дураком рос, ученый знаменитый получился, а Янош дальше Морты не ушагал, вишь, со своими пчелками ковыряется… — Он ухмыльнулся. — Но он и тут всех обхитрил: пчелки на него трудятся, мед ему носят, а Янош только знай взятки с них берет. Даже тут ловчей других оказался… Людей нынче не разрешается эксплуатировать, так он на пчелках отыгрывается. А только я вам скажу, не дело это…

— Значит, Янош с малолетства жил в том доме?

В вопросе моем прозвучали искреннее удивление и заинтересованность, что Густи враз обратил в свою пользу. Он решил настроить меня против Глембы, тем более что я своим любопытством невольно как бы давал повод для этого.

— Факт! — оживленно подтвердил он. — А после втюрился в дочку Перестеги, вот как… Да оно и понятно: дневал-ночевал в их доме, форменным образом жил у них, а иначе как же братца-то учить-наставлять уму-разуму, ну и втюрился… Эх, да в такую кралю нельзя было не влюбиться! Я и сам бы ради нее готов был хоть целый пуд сена съесть…

В это время с очередной партией рамок вошел Глемба и напустился на дядюшку Густи:

— Ты до сих пор здесь околачиваешься?

Старику Густи явно придала храбрости доверительная беседа со мной, и он позволил себе слегка огрызнуться:

— Нечего на меня кричать! — Однако унизительное полупьяное существование, видимо, давно приучало его подлаживаться к окружающим, и он перешел на заискивающий тон: — Верно ведь, что ради барышни Перестеги любой, кто хочешь, готов был целый пуд сена съесть? Ты тоже съел… зато тебе она и досталась…

Глемба надулся, как индюк, готовый к нападению.

— Кто тебя за язык тянет, а? Мелешь тут невесть что! Сказано было: вот тебе бог, а вот — порог!