Раду Чобану - Сумерки

Сегодня утром Олимпия, по своему обыкновению, провела «кухонную ревизию» и ей показалось, что в коробке сильно поубавилось какао. Олимпия во всеуслышанье обвинила в краже няню Тету, заявив, что та наверняка все время ворует из дома «ценные продукты» для своего внучонка не то шести, не то семи лет, и потребовала немедленно выгнать Тету вон. Марилена тоже повысила голос, уволить няньку решительно отказалась, и Олимпия оскорбленная удалилась к себе.

Вот и вся история. Казалось бы, из-за чего шум? Но страсти кипели вовсю. Ливиу еще мог как-то объяснить недовольство матери Мариленой, но не понимал, почему Олимпия взъелась на Тету, вечно хлопочущую по хозяйству, честнейшее и преданнейшее существо. Бедная Тета! Да стоило только разок взглянуть на это огромное колышущееся тело, на это добродушнейшее лицо с маленькими кукурузными зернами вместо глаз, как тебя охватывала вера в человеческую порядочность и сердечность. Удивительно, что в такое скверное время, когда все няньки либо нечисты на руку, либо распущены, либо, в лучшем случае, истерички, удалось найти такое сокровище, как Тета. Ливиу совсем не хотелось с ней расставаться, а еще меньше видеть Марилену несчастной и обиженной. Надо было на что-то решиться. И Ливиу решил: снять квартиру и жить отдельно от родителей. Он понимал, что старики смертельно оскорбятся, но, к сожалению, другого выхода не видел…

— А еще она сказала, что я плохо ухаживаю за тобой…

— Что-то я не заметил, — Ливиу промокнул губы салфеткой, скомкал ее и бросил в тарелку. — А что если переехать.

— Только не к нам, вы с моей мамой тут же вцепитесь друг другу в волосы.

Ливиу был благодарен Марилене, что она избавила его от необходимости самому это высказать. У него никогда не было стычек с Наталией, но он держался от нее подальше, чувствуя в ней человека чуждого. Марилена точно и образно определила, чем бы завершилось их сближение.

Ливиу глянул на часы.

— У меня есть еще время. Схожу к Шлезингеру, узнаю, нет ли у него на примете квартиры.

Он поднялся, поцеловал Марилену, и она посмотрела на него с такой благодарностью, что на душе у него полегчало.

Мимоходом Ливиу заглянул в детскую. Влад под наблюдением великанши Теты сидел на горшке; черешенка рядом с грейпфрутом — впечатляющая картина. Ливиу переступил порог, опустился на корточки, поцеловал Влада и ободряюще помахал Тете, как бы говоря: «Все будет прекрасно!»

В коридоре он неожиданно столкнулся с отцом. Очевидно, накачанный Олимпией, Север спешил на переговоры.

— Ты уходишь? — спросил он разочарованно.

— Да, у меня срочное дело.

Объяснять отцу, какое именно, он не стал. Успеется. У Шлезингера могло не оказаться подходящих да и просто свободных квартир.

— Мне бы хотелось с тобой кое-что решить…

Когда старик употреблял слово «решить», это значило, что разговору придается очень важное значение.

— Я догадываюсь, о чем пойдет речь… Зайду к тебе попозже, после обеда. Тебя это устроит?

— Да, да, конечно…

Хотя Север и сказал «да», но по тону Ливиу понял, что отец предпочел бы поговорить сейчас же. Может быть, судя по виноватой улыбке, он побаивался возвращаться к разгневанной Олимпии ни с чем…

Погода стояла весенняя, теплое солнце растопило последние остатки снега. Приятный ветерок, пахнущий молодыми почками, осушил тротуары. Ливиу шел в плаще нараспашку, держа в руке шляпу. Сейчас бы вытащить Марилену из дому, махнуть с ней куда-нибудь за город или просто прогуляться по улицам. Жаль, что нельзя: дело срочное! Это же надо — подснежники! Обязательно надо купить на обратном пути, только бы не забыть!..

Контора Шлезингера находилась недалеко от Дворца Правосудия. Ливиу свернул на нужную улицу, и тут его окликнули:

— Коллега!

Его нагонял запыхавшийся Беша. Они обменялись рукопожатием.

— Слушайте, уважаемый коллега, не возьмете ли вы на себя защиту Попеску-Мэрджиняну?

Ливиу наморщил лоб, припоминая.

— Напомните.

— Коммунисты…

— А вы почему не беретесь?

Беша испуганно оглянулся и прошептал на ухо Ливиу:

— Чтобы мне в один прекрасный вечер воткнули нож в брюхо? Благодарю покорно. Легионеры такое не прощают…

— Но и мне такое не улыбается, господин Беша! — и тут же с напускной серьезностью Ливиу добавил: — Впрочем, я бы взялся, но, занимаясь такими делами, я боюсь, как бы самому не стать коммунистом, а времена совсем неподходящие…

Беша вытаращил глаза от изумления, потом расхохотался во всю мочь.