Робер Эскарпи - Святая Лизистрата

Они выехали на луг, полого спускавшийся к «Ла Гранжет». Архитектор окинул взглядом тонкие очертания ив и тополей.

— Великолепное место. Удивляюсь, как это до сих пор никто не подумал соорудить здесь что-нибудь.

— Этот луг часто затопляет, — сказал Анри.

— Затопляет? Ведь он же высоко расположен!

— Как только вода в Ла-Реоле поднимается выше десяти метров, она заливает нижнюю часть луга. В тридцатом году здесь все было под водой, кроме вершины холма, где стоит здание. Ланнелюки построили его в единственно возможном месте.

— Обидно, что такой участок пропадает.

— Можно найти способ его использовать. Если у Коша будут средства, он хочет засыпать низину, чтобы сровнять ее с наиболее высокой частью луга и устроить там футбольное поле.

«Ла Гранжет» была в свое время загородной дачей. От главного здания, построенного примерно в 1770 году бордоским судовладельцем Бернаром Ланнелюком, остались лишь развалины. Его невестке несколькими годами позже пришла в голову тщеславная мысль возвести нечто вроде Малого Трианона. Это было низкое строение, метров сорок в длину, довольно красивое и живописно расположенное на склоне холма. В начале XIX века тут устраивали публичные балы, пользовавшиеся весьма дурной славой, а потом, когда по Гаронне стали плавать баржи, здание превратили в гостиницу для моряков. Бабка Анри по отцовской линии была дочерью последних владельцев этой гостиницы. Старик Лассег — в зависимости от обстоятельств — пользовался этим домиком как складом пли как винным погребом. В период между двумя войнами «Ла Гранжет» даже сдавали артели рыбаков. Анри помнил больших, белых с золотистым отливом рыб, которых взвешивали на безмене у порога, где пахло илом и водорослями.

Тастэ и руководители Лиги борьбы за светскую школу стояли у входа в зал.

— Дела идут полным ходом, — воскликнул Тастэ, потирая руки. — Художник уже подобрал краску для стен.

— Ну и как?

— Немножко темновата.

Они вошли в зал, где сновали рабочие.

— А получится у вас пятьсот мест? — спросил Анри.

Архитектор беспомощно развел руками.

— Немножко меньше. Правила безопасности предписывают сиденья, прикрепленные друг к другу. Я бы предпочел стулья. Это было бы легче и больше в стиле Трианона. Как и цвет стен… О боже мой! Где художник?.. Скажите, мой друг, вы что, считаете, что это французский крейсер? Кому нужен серый цвет? Или вы решили замаскировать нас? Нет уж, извольте сделать цвет потеплее — подбавьте немножко красного и чуточку желтого… Ну и, конечно, белого, мой друг, ведь Трианон-то был белый!

— Это будет слишком светло, — заметил художник.

— Да нет же, ничуть…

Завязался профессиональный спор, а подрядчик и специалист по художественному воспитанию направились к сцене, где электрики устанавливали колосники. Руководители Лиги подсчитывали, сколько материи потребуется для кулис и занавеса.

Анри, видя, что он никому не нужен, набил трубку и вышел на боковое крыльцо, где уже припекало солнышко. Тастэ последовал за ним, улыбаясь в усы.

— Ну что ж, потихоньку дело близится к концу!

— Да… Вы видели Коша?

— Минуту назад он пробежал тут как сумасшедший.

— Он рассказал вам насчет митинга?

— Митинга?.. Да, да… Бриу хочет председательствовать на нем? Ну и пусть. Плевал я на их бомбы!

— А по-моему, не стоит… Можно острить по поводу бомб, но нельзя забывать, насколько все это серьезно. Как ни вертите, алжирская проблема сейчас самая главная.

— Милый мой мальчик, ты стал намного сильнее меня в истории, но, надеюсь, не забыл того, чему я тебя учил. Если близко подойти к деревьям, то за ними не увидишь леса. Отступи немножко. Что такое Алжир? Последний отзвук крестовых походов. Пройдет несколько веков, и никто не отличит де Голля от святого Людовика.

— Вы говорите совсем как Вашелье. Можно до того доотступаться, что вообще перестанешь что-либо видеть.

— Надо видеть главное. Поверь, алжирская проблема не будет существовать вечно, республиканский строй — тоже, а вот борьба за искоренение невежества и глупости велась триста тысяч лет тому назад и через триста тысяч лет все еще будет вестись.

— Да, но живу-то я сейчас.

— Согласен. Ведрин тоже живет сейчас. Он живет рядом с тобой и стремится удержать в своем кропило то, что надо разбрызгивать щедро во все стороны. Такие Ведрины всегда были и всегда будут. Вот почему на протяжении веков — с тех пор как некий питекантроп, более смышленый, чем другие, сидя у себя в пещере, обнаружил, что местный колдун обкрадывает его — и по сей день кто-то должен вести войну с попами. Возможно, ты говоришь себе, что, когда этого старого ворчуна Тастэ не станет, жизнь потечет спокойнее. Так ты ошибаешься. На его месте появится Кош, ты, какой-нибудь мальчишка, что учится сейчас в коллеже, но Тастэ вечен, как и Ведрин.