Елена Посвятовская - Жила Лиса в избушке

— Бедные, бедные люди! — захлебывался он. — Бедные все. Когда же это кончится! Когда же это всё кончится?

Внезапно понял, что это не кончится никогда. Что смертный самолет, его муки и ягодный осенний перевал, ее лопатки в родинках — части одного великого целого. Есть и то, и другое, оно было, и предстоит, и никогда-никогда не кончится. Это так странно и так очевидно, но как он ни силился, никакой вывод из этого знания не приходил. И что теперь, думал он, и что?

Он шагнул за остановку и, пока не пришел автобус, харкал, сморкался, тер лицо снегом, стараясь выбирать почище.

Оно потом горело в теплом автобусе, где, зарывшись в шарф, он полулежал, закрыв глаза, и думал: как же теперь тем двоим, что отправили детей наверх, за собакой. Ну вот как им?

В ванной лилась и лилась вода, и Настя хмурила брови, что вот, хотели пораньше, но нет, опять провозились, и в четыре им уже точно не выехать. Но радость близкой дороги разгладила ей лоб, и она не стала сердито тарабанить в дверь ванной, просто крикнула, чтобы поторапливался. Даже пропела.

В длинную форточку тянуло травой, скошенными одуванчиками, шапка кофе медленно росла над туркой, и даже в недосыпе отыскалась какая-то романтика. Соображаешь кое-как, песок в глазах, а тебя мучит счастье дороги, все эти приготовления: курицу фольгой обернуть, кофе в термос, салфетки, соль не забыть, серую подушку в машину. Настя пила у окна кофе и улыбалась пустынной, утренней улице, какой-то еще прочерченной, объемной в ранних лучах, это потом полдень зальет всё вокруг яростным светом без тени, сотрет эту геометрию, а пока — какое чудесное утро. Сорвала с календаря вчерашний длинный день — 21 июня 2002 года, — полетел в ведро скомканный. Понурый собачник бредет к газону с палевым пуделем, спит на ходу.

В машине Настя первая села за руль. Федор-сова еще подремлет, а она часа через два уже отстреляется, станет пить коньяк и веселиться, в Пскове позавтракают с Рудаковой (только Федор еще не знает об этом), потом она поспит, а за Опочкой можно перекусить в придорожном кафе. Об одном жалела — что путь их лежит не к морю, а всего лишь до Смоленска, где жила родня Федора и где она никогда еще не бывала.

За Лугой поменялись.

— Где мой коньяк? — блеснула глазами Настя.

— Это какой-то навороченный армянский, на него скидка была. Оставишь попробовать? — вручая ей, вглядывался в этикетку Федор.

— Я не планировала, — серьезно ответила она.

Оба засмеялись. Потом, не глядя на нее, он улыбался в лобовое: так обаятельно она обустраивалась рядом на штурманском месте с термосом, коньяком, яблоком. Шелестела фольгой от шоколада, пытаясь зажать плитку в правой дверце так, чтобы от нее было удобно отламывать, бормотала вокруг всего этого, репетируя будущий пир. Наконец устроилась — кофе дымил в автомобильном подстаканнике, салютовала ему бутылкой.

— За водителя! За моего дорогого водителя, — сахарным голоском.

Он даже дрогнул от радости за нее. Как будто сам только что отхлебнул из бутылки, хрустнул яблоком. Повернул голову к ее веснушкам, кудряшкам, хлопотам.

— Понюхать хоть дайте! Вкусно вам, малышня?

Она с готовностью протянула коньяк: хоть занюхайтесь. Часто закивала, подтверждая, что ей отлично и вкусно, счастливо ей. Угощала его шоколадом и кофе, дала откусить яблоко. Милостиво махнула на огрызок — доедай, пожалуйста. Жевала, шуршала, отхлебывала. Мелькнул щит с километрами до Пскова. Настя как завопит:

— О, а давай к Рудаковой! На полчасика всего! Пожалуйста, пожалуйста, умоляю!

— Ну давай... — Федор медленно взглянул на часы. — А она проснулась, твоя Рудакова? Полдевятого только.

— Выходной же. Разбудим их, если что! Да она будет счастлива. Такой скоротечный огневой завтрак. Клянусь, полчаса, не больше. Я просто ее обниму, выпьем кофе и дальше полетим. Ну да, да? Ты рад?

Пожалуй, что и рад. Настина институтская подруга Вера Рудакова была девушкой незаурядной: острый ум и язык, хохотушка, при этом начитанная и рассудочная, с железной выдержкой и каким-то особенным подходом ко всему. Небольшого роста, ямочки от улыбки, взгляд с холодком. Он видел ее лишь однажды, когда полгода назад нагрянули с Настей в Псков без спроса. Все друг другу страшно понравились, обещали дружить, и почему бы тогда не позавтракать сейчас вместе.

Настя уже набрала номер и, смеясь, что-то говорила подруге, в которой души не чаяла. Федор изловчился и отнял трубку: