Маартен 'т Харт - Полет кроншнепов

— Спроси что-нибудь, — зашипел репортер у меня за спиной.

Не хватало только, чтобы я в качестве дарового интервьюера плясал под дудку этого умника, подумал я. И не стал вымучивать никакого вопроса, а спокойно стоял и ждал, пока охотник вылезет из канала. Но он указал мне на маленькое красноватое растение:

— Мать-и-мачеха. Ишь как тянется.

Он выбрался на берег и посмотрел вдаль.

— Жаль, никак не распогодится. При таком свете они меня не скоро углядят.

Мы смотрели в темно-серое небо, к югу наливающееся свинцом.

— Вот и они, — сказал охотник.

На юго-востоке я различил две черные точки, они стремительно приближались и постепенно приняли очертания птиц; резко взмахивая крыльями, птицы подлетели к нам и плавно закружили точно над тем местом, где лежала ондатра.

— Сарычи, — сказал я.

— Да, — кивнул охотник, — эти радуются улову не меньше меня, особенно в это время года, когда ондатры отменно вкусны. Мы делимся по-братски: поймаю за день штук шесть, так каждому из нас — по паре.

Сарычи медленно кружили над мертвым животным, темневшем среди поля пятнышком ржавчины.

— Они сядут, только когда мы уйдем, — сказал охотник, — и не успеешь глазом моргнуть, как они ее обработают. Иногда они следуют за мной весь день и подчищают все, что попадает в мои капканы. Так и напрашивается мысль о переселении душ. Если мне суждено заново родиться на свет божий, то хорошо бы в новой жизни стать сарычом. Никто не питает к нему ни любви, ни ненависти, никто в нем не нуждается. Он не знает печали, и опасность не подстерегает его на каждом шагу, питается он падалью, а поэтому у него нет необходимости никого убивать, чтобы самому выжить. И надо полагать, вскоре они тут вообще будут жить припеваючи. Ондатра отправит Нидерланды под воду — ровно настолько, чтобы и следа не осталось от людей, прибывших некогда на плотах покорять этот край. И тогда здесь станет так, как было вечно. В солоноватой воде дельты будет плодиться и размножаться ондатра, а в небе над нею будет властвовать сарыч, который избавит ее от обязанности хоронить своих мертвецов. И тогда, может быть, вновь появится выдра. Ты знаешь, что нет домашнего животного более преданного, чем выдра? Когда умирает ее хозяин, умирает и она. В средние века бедняки, которым было не по средствам держать собаку, заводили выдру и прекрасно с ней уживались, ибо нет на земле более привязчивого зверя, я сам своими глазами видел это в Америке.

Он замолчал, слегка проведя рукой по глазам, и я услышал шепот репортера:

— Отсюда мне ничего не пригодится.

Он выключил магнитофон, а охотник медленно пошел вперед, тихо бормоча про себя:

— Сами не ведают, как им тут живется. Это тебе не Аляска и не Канада: мороз посреди зимы — жуть берет, а им хоть бы хны — спасаются, мех-то густущий; градусов сорок ниже нуля тогда было, и они собрались все в одной проруби, не давали воде замерзнуть. То ли дело здесь — живут как у Христа за пазухой, здесь земля обетованная и ни тебе выдр, ни беркутов, ни рысей, ни норок.

— А хорек на них не охотится? — спросил я.

— Нет, он не большой любитель мочить лапки.

— А лиса? Она ведь снова добралась до этих мест.

— Добраться-то добралась, только в воду и она не рвется, хотя, конечно, не откажется сцапать молодую неосторожную ондатру. Но дело в том, что ондатра практически не выходит на сушу. Ей достаточно пищи по берегам канала: стоит прорыть от воды ход на поле, как она натыкается на свеклу, или брюкву, или картофель, или что-нибудь еще, так что вполне доберется от Флиссингена до Гронингена, ни разу не покинув своего канала. Подожди, здесь еще капкан.

Охотник спустился в канал, сунул руку в воду и вместе с капканом вытащил на свет божий перепачканную в грязи ондатру, которой тут же отхватил ножом хвост.

— Спроси, зачем он каждый раз отрезает им хвосты, — зашипел репортер.

— А мне и не нужно спрашивать, — ответил я, — могу сам тебе рассказать. Он поступает так, чтобы кто-нибудь другой, найдя мертвую ондатру, не проделал то же самое ради денег. Ведь тому, кто предъявит хвост, полагается определенное вознаграждение. Раньше платили по пять гульденов, а как сейчас — не знаю.

— Как было, так и есть, — сказал охотник, — ни цента не прибавили.

— Значит, по пять гульденов выплачивают уже лет пятнадцать, — подсчитал я. — В шестьдесят третьем году мой отец поймал ондатру на кладбище, где тогда работал, и получил за хвост пять гульденов.

— Ах это в ту жуткую зиму? Скорей всего, ему попался старый самец. Эти старые самцы бродяжничают в одиночку. А может, он просто искал место, где забыться последним сном.