Леонид Пузин - Луна в Водолее [СИ]

— Конечно, Лев Иванович, мигом. Вам растворимого или намолоть? Ой, действительно — голова ни к чёрту! У нас же есть настоящий «арабика» — сейчас намелю!

— Если не трудно. А вообще, Танечка, после той жуткой бурды, которой меня угостили в вокзальном буфете, даже растворимый — запросто может показаться нектаром. Или амброзией: Ну, что там на Олимпе пили эти греческие бездельники? Хотя свеженамолотый — это, да! Свеженамолотый кофей — вещь!

Из-за опасения разбудить Валентину разговор вёлся вполголоса: что, с одной стороны, несколько сковывало, лишая речь значительной доли её выразительности, а с другой — позволяло касаться достаточно щекотливых тем, не испытывая особой неловкости: в частности, из Татьяниных откровений Окаёмову удалось узнать, что ревновала Валентина совершенно напрасно.

(Разумеется, в отношении своих многочисленных поклонниц Алексей был далеко небезгрешен. Но вы же, Лев Иванович, наверно, знаете: женщинам он лишь позволял любить себя? Эдак — снисходительно, небрежно, чуть свысока. Что, по правде, многих — в том числе и её саму! — жутко бесило. Но и притягивало — чего уж скрывать! Именно эти его небрежность и снисходительность неотразимо притягивали женские сердечки! И если бы Алексей по-настоящему не любил только одну живопись, то запросто мог бы стать великореченским Казановой! К сожалению, живопись владела им безраздельно… Ну, может быть, с небольшим исключением: самую чуточку — Валентина. И как это ей удалось — невероятно?! Красивая? Как сказать… Моложе на восемь лет? Экая невидаль! Да около Алексея девчонки вертелись — которые вообще! Были моложе его лет на тридцать! Да лично она: и то — на шестнадцать! А Алексей, тем не менее… и т. д., и т. п. — минут на пятнадцать, двадцать.)

Ничего нового, кроме того, что сама Татьяна Негода была отчаянно и безответно влюблена в Алексея — несколько интимных свиданий не в счёт — эти горькие излияния Окаёмову не сказали. Ещё в студенческую пору иные из сокурсниц подозревали потомка шляхтичей в куда более интересных грехах, чем эмоциональная холодность в отношении человеческих дочерей.

(Вообще-то — не холодность. Вообще-то — отстранённость. Дистанция — всегда отделявшая Алексея даже от самых близких ему людей. За редчайшими исключениями — к которым принадлежали Окаёмов и, может быть, Валентина. И это притом, что внешне Алексей очень легко сходился с кем угодно: от чопорной гранд-секретарши из мэрии, до подзаборного пьянчужки — вот что вводило в заблуждение, злило до бешенства, но и неотразимо притягивало прелестных охотниц на Алексеевы «руку и сердце». И что, рассказывая Окаёмову о своей безответной любви, вновь и вновь переживала Татьяна Негода — на маленькой кухне квартиры Гневицкого, в нескольких шагах от сражённой несчастьем Валентины Андреевны, за четыре часа до похорон объекта её безответной страсти.)

Некоторая абсурдность Татьяниной исповеди — не то, что она объяснялась в любви к покойнику, а то, что продолжала завидовать раздавленной горем Валентине — мало-помалу начала раздражать Окаёмова: нет, Алексей был прав, не давая женщинам много места в своих мыслях и чувствах! Конечно, к близкому человеку всегда тянет прилепиться не только телом, но и душой, однако… к такой вот, как Танечка Негода, прилепишься — и?.. а разве она одна такая?.. его Мария Сергеевна — разве она другая?

Вообще-то подобные «идеологические» расхождения частенько являлись предметом полушутливых споров Окаёмова и Гневицкого, и за полную эмоциональную автономность, естественно, высказывался Алексей: настаивая на том, что стоит позволить женщине слиться с тобой душевно — и всё! Ты уже раб её прихотей и капризов! Ибо, какими диковинными, причудливыми, завораживающими ни казались бы порой лунные переливы женской души, в действительности — в бессознательной глубине! — они всегда жёстко подчинены логике продолжения рода. Стало быть, при «слиянии душ» — мужская всегда оказывается эмоционально «съеденной». Другое дело, что большинство мужиков это вполне устраивает…

Лёвушка в этих спорах, несмотря на подобные ехидные намёки, обычно стоял на других, если угодно, «профеминистских» позициях. В какой-то мере соглашаясь с другом относительно эмоциональной агрессивности женщин, в целом его угол зрения Окаёмов считал слишком узким, выпячивающим до отрицания какой бы то ни было возможности «мирного сосуществования» пресловутую «войну полов». Не говоря уже о симбиозе — который, как ни крути, изредка, но случается при слиянии женской души с мужской.