Лера Манович - Первый и другие рассказы

В тот же день всех взяли, перетрясли, бумажник быстро нашли.

— Что за фамилия, еврей что ли? — спрашивал рыжий милиционер с мелкими чертами лица, быстро заполняя какой-то бланк.

— Наполовину, по отцу, — улыбался Лерыч.

— Так... ясно. И чей же это? — рыжий милиционер ехидно указывал глазами на бумажник, и на его носу блестели капельки пота.

— Теперь мой, — отвечал Лерыч, огладив рукою бороду.

— А взял где?

— Нашел.

— Где нашел?

— На путях между станций.

Милиционер подался было вперед, потом брезгливо вернулся на свое место.

— Что ж ты там, на путях, делал?

— Гулял.

— Ах вот оно что, — удовлетворенно покраснел милиционер и что-то записал, — гулял значит. Значит... променад тут у тебя.

— Вроде того, — улыбнулся Лерыч.

— А как же так вышло, что случился у тебя променад именно в тот день, как тут человека убили? А? — милиционер зло смотрел в упор.

— Так обычное же дело — кого-то убивают, а у кого-то променад.

— Аа... стало быть обычное. Ну ладно, поговорим с тобой... Иди.

Лерыч встал со стула, привычным движением поддернув брюки, которые болтались на худом теле, и пошел к двери...

Говорят, его даже пытали. Но точно никто не знал. Больше его не видели.

Толика подобрала предприимчивая старуха. Та самая, что выпрашивала Феньку. Ходила с ним по вагонам, просила денег для внука. Толик грустно мычал и пускал слюни. Улыбаться он перестал с тех пор, как Лерыч ушел со смешным рыжим человеком в милицейской форме, оставив ему бутыль газировки и велев сидеть смирно и к путям близко не подходить. Так он и сидел до вечера, обмочившись прямо под себя, пока не заинтересовалась им эта старуха.

— Звать тебя как? — спросила она.

Толик промычал свое имя.

— Ясно, — сказала старуха. — Ну, немтырь, собирайся, со мной пойдешь...

Вечерами, когда натаскавшись за день по вагонам, Толик сидел прямо на полу в своем «собачьем» углу, его посещало вдруг вдохновение и хотелось рассказать про свою прошлую жизнь, про мать с белой грудью, про то, какая смешная была маленькая Фенька, как сидели они с Лерычем и Фенькой на насыпи летними вечерами и смотрели, как быстрые зеленые поезда проносились сквозь красный шар заходящего солнца.

Он начинал мычать и размахивать руками. Бабка, которая занималась в это время подсчетами выручки, поднимала голову и злобно смотрела в сторону Толика. Ей казалось, что так он выражает свою злость и недовольство жизнью.

— На, — говорила она, — кинув в его сторону горсть мелочи и мятых десяток, — хватит уже пяздить-то! Спать ложись! Ишь, немтырь — а тоже свое не упустит!

Взяв стакан и наполнив его до краев бордовой бормотухой, протягивала Тольке.

В тот год, когда исчез Лерыч, случился небывалый звездопад.

Смотритель голубой станционной будки говорил, что звезды сыпали, как искры во время сварки. И будто сыпали они ровнехонько между станциями Чухлинка и Карачарово, прямо на железнодорожные пути. Но это ему, видно, спьяну померещилось.

Он смеху ради, поскольку не верил во всю эту чепуху с желаниями, попросил, чтоб зима была не очень снежная — у него на дачном доме крыша прогнила. И зима случилась такая бесснежная, что весной он локти себе кусал, что не попросил чего поважнее. К примеру, Настасью, его сменщицу. В жены или еще как...

Ваша жена — редкая женщина.

Вы знакомы с моей женой?

Ваша девушка?

У вас очень редкая девушка.

Я не знаю