Лера Манович - Первый и другие рассказы

Толик подошел с вечной своей улыбкой, Фенька прибежала следом.

— Толик, дай руку.

Толик протянул руку. Лерыч взял ее, разгладил, расправил грязные пальцы на своей ладони. Поглядел на Гошу.

— Ну, смотри. Микеланджело и не снилась такая.

Гоша обернулся и зачарованно смотрел на крупную и будто умную в своем совершенстве руку с чуткими заостренными пальцами...

Лерыч заулыбался, взял Феньку, поднес к бородатому лицу, а та, вся дрожа от восторга и обожания, быстро-быстро лизала его щеки маленьким алым языком...

Осенью Фенька заболела. Ела плохо, ее то и дело рвало. Лерыч лечил ее по-своему — старался раздобыть мясо, все подсовывал лучший кусок. Но она скоро совсем перестала есть, но была все так же ласкова.

— У нее, наверное, это... чумка, — со знанием дела сказал старик со станции. — Ее к ветеринару надо. Но там только за деньги. Да и не пустят тебя...

Холодный, ветреный день. Стеклянные двери ветеринарной клиники. Охранник оттесняет Лерыча с Фенькой за пазухой от входа.

— Ну, вы меня не пускайте. Вы собаку-то посмотрите, я ж не себя лечить пришел, собаку, — Лерыч тянет вперед Феньку, — я могу и тут постоять.

Охранник молчит, глядя мимо.

— У меня и деньги есть! — бормочет Лерыч, вытаскивая из кармана мятые сотни, — может, укол нужен или что.

— Да на тебе самом вся таблица Менделеева, — отвечает охранник, глядя на невысокого Лерыча сверху вниз, — собаку-то такую где взял? Украл?

— Нашел, она уже давно у меня...

Лерыч стоит, глядя снизу вверх на охранника. Лицо его спокойно и серьезно.

— Слушай, я тебя понимаю. Падаль я человеческая. И воняет от меня, да. Но мне собака эта... она мне как ребенок... как никто...

Охранник молча стоит в дверях, расставив ноги.

Лерыч подходит к охраннику ближе, достает из-за пазухи дрожащую Феньку, протягивает ему.

Ветеринар с лицом хорошего человека вышел к Лерычу, держа Феньку в одной ладони.

— Поздно пришли. Последняя стадия энтерита. Можем только умертвить, чтоб не мучилась.

— Как умертвить? Она же живая... Вон, хвостиком виляет, — Лерыч забрал собаку из рук ветеринара, бережно положил за пазуху.

— Сколько с меня?

— Да перестаньте! — беззлобно махнул рукой врач с лицом хорошего человека, — какие деньги... Идите.

Лерыч и Толик сидели на железнодорожной насыпи. На коленях у Лерыча на свернутой меховой куртке лежала Фенька. Лерыч пил пиво и, зло сощурив глаза, смотрел вдаль на чахлую полоску деревьев. Толик гладил Феньку и глупо улыбался. Потом достал из кармана и стал совать Феньке под нос шершавую от налипшего мусора карамельку. Фенька нюхала карамельку, смотрела на Толика страдальческими глазами и еле-еле, будто извиняясь за себя, водила тощим хвостиком.

...Фенька сдохла рано утром. Было туманно и зябко. Так же, как в тот день, когда Лерыч нашел ее. С криком раненых птиц проносились редкие электрички.

Лерыч не хотел ее хоронить, а так и держал за пазухой и все гладил, гладил.

— Старик, не сходи с ума, — сказал Гоша, — это всего лишь собака, не человек. А ты убиваешься прямо как Ретт Батлер по погибшей дочери.

Точнее, у него была такая мысль. А сказал он так:

— Она скоро вонять начнет. Выбрось уже, — и, тоскливо сплюнув в сторону, сел рядом и закурил.

Ночью, когда Лерыч уснул, приятели вытащили Феньку у него из-за пазухи. Закапывать им было лень, и они просто отнесли ее подальше и бросили у насыпи. Утром Лерыч исходил все вокруг, но Феньку не нашел. Сидел на станции и беззвучно плакал, расплескивая пиво из пластикового стакана, который кто-то сердобольно сунул ему в руку.

Случилось в жизни Лерыча и третье явление оттуда, из хорошей жизни. Похоронив, а точнее, потеряв Феньку, взял он дурную привычку ходить вдоль железнодорожных путей между Карачарово и Чухлинкой. Идет и все высматривает по привычке рыжую шерстку между бурых шпал.

И вот однажды почудилось ему рыжее за рельсой. Точь-в-точь Фенька! Лерыч прибавил шагу, подошел. Ярко-рыжий, нездешней красоты и сорта бумажник. Раскрытый и пустой. Лерыч взял его в руки — бумажник был мягким, теплым от солнца, пах дорогой кожей и недосягаемой жизнью.

Правило вокзальной жизни гласило — никогда не оставляй себе чужие вещи! Лерыч знал это правило, как знал и то, что расстаться с бумажником не сможет. Он сунул его за пазуху, туда, где раньше носил Феньку, и на минуту показалось ему, что снова теплая, живая тяжесть греет ему грудь.