Лера Манович - Первый и другие рассказы

— Ну, давай, только быстро, а то ты что-то медленно, — он забрал у нее пакет. Маринка вприпрыжку снова понеслась в магазин. Андрей Петрович дошел до скамейки, сел, полез в карман за газетой и услышал звук падающих строительных лесов...

Андрей Петрович лежал на диване, устремив в потолок безжизненный взгляд. Щеки его провалились, лицо покрывала густая, совершенно белая щетина. Заворачивая углы персидского ковра, Маша мыла пол.

— И сколько ты будешь лежать? — двигая шваброй и глядя куда-то мимо, спросила она. — Разве можно так жить?

— А зачем мне жить?

Глаза у Маши заблестели, и она вышла из комнаты.

Дождь лил так, будто прорвало небо. Андрей Петрович курил, сидя на кухне.

— На вот, ты любишь, — Маша пододвинула ему тарелку с кусками арбуза, — сладкий... мёд.

Андрей Петрович посмотрел на кроваво-красные треугольники с черными крапинками косточек и раздраженно отодвинул тарелку.

— Не люблю я больше... ничего.

Маша присела к столу и с состраданием посмотрела на него. Андрей Петрович заметил этот взгляд, опустил голову и затянулся так, что выступили слезы.

— Что ж ты куришь так, — сокрушенно сказала Маша.

Андрей Петрович отмахнулся.

— Володьке звонила?

— Звонила.

— Как они?

— Ну, а как?

— Он теперь меня знать не хочет?

— Да Бог с тобой, что ты говоришь, — сказала Маша отводя глаза.

— Суд когда?

— Андрюша... суда не будет.

— Как не будет?! — Андрей Петрович встал, опираясь на палку. Он мог ходить теперь только с палкой. — Это что же, твари эти безнаказанными останутся?!

— Андрей, ну что ты говоришь, — сказала Маша спокойно. — Больно всё, свежо. Да и смысла нет... Володя вчера сходил, все заявления забрал. Они... второго ждут.

Рука у Андрея Петровича затряслась, и он снова закашлялся.

— Тряпка... — проговорил он сквозь кашель, пошел в комнату.

Весной Маша повезла Андрея Петровича в санаторий на Минводы. Они ездили туда каждый год.

От лечения толку не было. Андрей Петрович худел, был зол, раздражителен и к пользе процедур совершенно равнодушен.

Однажды, увидев, как горничная везет по коридору тележку с аккуратно сложенными полотенцами и кусками мыла, Андрей Петрович устроил ей такой разнос, что у той выступили слезы.

Они вернулись назад через две недели, а не через три как собирались. На вокзале их встречал Володя, сын Андрея Петровича, отец Маринки.

Не глядя в глаза, они пожали друг другу руки и пошли по перрону.

— Как вы живете? — спросил Андрей Петрович, глядя впереди себя.

— Нормально живем.

Володя катил тележку с чемоданами. Андрей Петрович шел следом, опираясь на палку. Потом вдруг остановился. Володя неохотно замедлил шаг.

— Что ж ты, сын, в глаза мне не смотришь?

Володя поднял тяжелый взгляд. Глаза их встретились, и Андрей Петрович низко опустил голову.

У входа в вокзал к Андрею Петровичу, облаченному в добротный светло-серый костюм, подбежала стайка грязных, чернявых детей. За ними шла, неся на руках еще одного, мать-цыганка.

— Дя-а-аденька, — дергали за углы пиджака дети протягивая грязные ладошки, — да-а-айте. На еду-у-у да-а-йте.

Володя полез за кошельком. Маша испуганно посмотрела на Андрея Петровича. Он вдруг побелел, распрямился и, навалившись всем телом на палку, гаркнул так, что воздух зазвенел:

— Прочь пошли, проклятое отродье!!

Цыганка испуганно собрала детей. Володя догнал её, стал совать ей деньги, но она отталкивала его руку, с ужасом оглядываясь на Андрея Петровича.

Домой ехали молча. Сын выгрузил чемоданы, помог поднять до квартиры и собрался уходить.

— Володя, — позвал Андрей Петрович.

— Да, отец.

— Нет мне прощения.

— Не надо.

— Убийца я! И вы все мне в глаза не смотрите, потому что это знаете! Только Машка смотреть не боится! Потому что чужая она!

Володя вместе с Машей завели Андрея Петровича в квартиру. Он зло сопротивлялся, потом вырвался, споткнулся о ковер и неловко упал на бок...

— Ненавижу, — твердил он, задыхаясь от ярости и кашля, — каждую эту тварь черножопую, каждого отпрыска их! В говне живут, в грязи, и ведь живы-здоровы. Смерти я им желаю. Всем. И тем, что с лесов упали и живы остались, и другим... Всех проклинаю, всех. Чтоб им в таком же аду гореть, в каком я горю... — бессильно заплакал он, — Мариночка моя...

Маша присела рядом, хватала его за руки, которые скребли по полу, выдирая из ковра ворс. Володя застыл с серым лицом.

— Андрюша, милый... Не виноват ты. Это несчастный случай был. Господи, горе какое, — Маша подняла лицо к Володе, ища поддержки, — горе какое...