Юрий Бедзик - Этаж-42

Кто знает, что учинил бы над ними начальник охраны местного лагеря Вилли Шустер, взбешенный их побегом, непокорством, их отказом подчиниться его требованию. Возможно, их растерзали бы у болотца эсэсовские овчарки или кто-нибудь из стражников прошил бы автоматной очередью. Но пленники уже не принадлежали ни лагерной администрации, ни взбешенному Вилли Шустеру. Судьба Звагина с определенной минуты стала частью большой политики: Берлин приказал передать его в распоряжение немецкого генерального штаба.

Звагина понесли на носилках, прикрыв грубым одеялом, и, когда Найда, придя в себя, из кузова машины в последний раз глянул на бледное, безжизненное лицо своего товарища, ему показалось, что в глазах того блеснули слезы. Звагин тихо, почти беззвучно что-то шептал. Это, вероятно, были его напутственные слова, которых Алексей не разобрал.

Его перегоняли из одного лагеря в другой, он настрадался и намучился так, что и вспомнить страшно, но ни на миг не забывал инженера Звагина, его глаз, что так молчаливо молили ничего не прощать и, если выпадет счастье, разыскать жену Катерину, доченьку Ольгу и не бросать их, горемычных, на произвол судьбы.

Найда пробыл в разных концлагерях более года. Возможно, в канцелярских гроссбухах пунктуальных немецких писарей было все это зафиксировано. Искорка живой мысли, тлевшая в нем, временами вспыхивала, и он сознавал, что еще существует, и, следовательно, время должно привести все к какому-то исходу.

Рядом на мокрой дресве лежал его немецкий товарищ Ингольф Готте, рурский шахтер: плечистый, высокий, с крутым упрямым лбом. Он принадлежал в подпольному лагерному центру сопротивления и не имел от Найды секретов. Оглядевшись, Готте тихо сказал:

— В лагерь прибыл новый комендант. Говорят, будут уничтожать всех слабых.

В лагере действительно появился новый комендант, но Найда равнодушно принял это известие. Мало ли у них менялось начальства: были жестокие, деловые, корректные, озабоченные, ленивые. Но все требовали одного: железного послушания и безотказной работы в карьере, в станционных пакгаузах, в ближнем лесном хозяйстве, куда их водили заготовлять на зиму дрова. И вот опять новенький. Какой-нибудь вымуштрованный зверюга. Будет снова мучить их на аппелях и собственноручно устраивать расправы… Все они одного поля ягоды.

— Комендант знает тебя, — продолжал немецкий товарищ. — И меня тоже.

— Кто… он?

— Вилли Шустер. Тот самый Вилли Шустер, который хотел сделать карьеру на инженере Звагине. Тогда ничего не добился. Но у берлинских сановников числится на хорошем счету.

Найда внимательно слушал. Появилось чувство любопытства. Даже удивления. Возможно, даже желание увидеть Шустера. Просто попасться ему на глаза. Удивляетесь, герр Шустер? Помните вашего отца, его клинику, его перевязки? Папа у вас был либеральным и даже сочувствовал нам. И девушка у вас была очень милая, помните, герр Шустер? И кочковатый луг, овчарки, крики автоматчиков, обессиленный Звагин, распластавшийся среди болотных кочек, потом удар по голове и звонкая черная тишина. Все припомнилось. И снова мелькнула мысль: все же интересно было бы повстречаться…

Они так давно знакомы, им есть о чем поговорить. Не сомневался Алексей Найда, что вместе с Шустером прибыла в лагерь и его, Найды, смерть, — может, с самыми тяжкими истязаниями, на которые Вилли, говорят, мастер. Жаль, что они не успели, что не завершат своего дела. Начали собирать оружие: по винтику, по проволочке, по железке. Капо Алекс — из своих, сумел войти в контакт с одним из пожилых охранников и понемногу приносил им в шестой блок разный ржавый хлам из свалки за кухней. Кое-что удалось раздобыть через подпольщиков в городе. Станислав Завойский — поляк из вольнонаемных, отчаянная молодая душа, безрукий инвалид, к которому немцы относились как к никчемному шелудивому псу, — тоже помогал: бывало, украдкой оставлял у блока то гильзу от патрона, то кусок тола, а однажды подбросил даже миниатюрный дамский пистолет, неведомо где добытый. Все до времени закопали под нарами Ингольфа, чтобы в урочный час взять оттуда, в тот последний час, когда не будет иного выбора: смерть или бой!

— А откуда он тебя знает? — вяло спросил Найда.

— Старые знакомые, — ответил немец. — В тридцать девятом мы были с ним в одном спортивном обществе, и он на меня поглядывал. Кажется, уже тогда служил в гестапо.

— Списки большие, может и не заметить.

— У него собачий нюх, он сам все проверяет. До всего докапывается.