Юрий Бедзик - Этаж-42

Однажды аппель был особенно бесконечным. Узников под осенним дождем держали чуть ли не до сумерек, и люди совсем отупели от усталости. Вилли Шустер не обходил шеренг, как это делал прежний комендант; казалось, вся эта огромная, колышущаяся лагерная толпа, море полосатых фигур, пожелтевших лиц, черных капюшонов нисколько его не интересовали и он был занят какими-то важными и неотложными делами. Стоял с группой офицеров чуть в стороне, проверял какие-то списки, что-то вычеркивал, уточнял, сверял.

Найда увидел его широкое, властное лицо с маленьким подбородком, вспомнил больницу, перевязки у Генриха Шустера, его добродушного папеньки, и захотелось Алексею, чтобы опять была та маленькая, стерильно чистая палата, и был сонный охранник за дверью, и перепуганные глаза сестры Густы. Тогда еще не было всего этого — не было проволоки, собак, пулеметов, крематория. Тогда Густа была просто тоненькой девушкой в белом халате с красным крестиком на шапочке, хотела им помочь, привлекла к этому своего брата Конрада… И вот она — тут. И они — в ее власти. И уже никаких обещаний. Просто и страшно, как перед пропастью.

В эту минуту на плацу в своей элегантной военной форме появилась Густа: череп со скрещенными костями на синей пилотке, череп на петлицах мундира и длинный упругий стек в руке, обтянутой кожаной перчаткой.

Густа шла медленно, держалась уверенно, словно была здесь главной. Ее окружала свита из нескольких офицеров, она пристально всматривалась в лица заключенных, выискивая кого-то. Ее красивые глаза иногда суживались, она замедляла шаг, будто хотела что-то запомнить. Опять продолжала шествие и опять устремляла взор свой на чье-то лицо.

Вдруг ее брови резко приподнялись, а лицо точно окаменело. Потом на нем появилось то ли изумление, то ли скрытое торжество.

Молоденький эсэсовец лихо вытянулся перед ней в струнку.

— Слушаю вас, партайгеноссе!

Она увидела Найду, ее пухлые губы слегка дрогнули. Найда какую-то долю секунды ощущал на себе ее непонятный взгляд, потом тело его обмякло, обессилело, а в голове запела тонкая звенящая струна.

— Этого вечером ко мне! — кивнула она в сторону Найды. Хлестнула стеком по сапожку и твердым шагом двинулась дальше.

Вечером шестой блок не спал. Все знали, что Найду должны забрать. Значит, остальных не тронут. Пуля ударяла в кого-то другого — ты, слава богу, живой, ты еще — на этом свете. Лишь бы сейчас тебя миновала, а что потом — все равно. Никто не знает, что может произойти через минуту, через час, через вечность.

Люди в длинных рваных хламидах, точно призраки, сближая головы, шепотом обсуждали события дня. Страха не было, а только одно любопытство. Кто он и откуда, этот Вилли Шустер, и почему так странно ведет себя во время аппелей? Нестерпимо хотелось жить, выдержать еще месяц, другой, третий… Вон русские уже на Дону, уже приутихли крикуны из геббельсовского радио. Скоро конец войне, отмучаются, отстрадают. Что надумал проклятый Шустер? И почему именно теперь?

Найда и Ингольф Готте обдумывали различные способы спасения.

— Скоро за мной придут, — глухо сказал Найда. — Ненавидит она меня или боится?

— Хочешь, я пойду вместо тебя? — подал голос Ингольф. — Возьму гранату. Отомщу ей за предательство. Вместо ее брата Конрада.

— Умереть за меня? Товарищ Готте, ты плохо знаешь советских людей.

— Все равно я без тебя отсюда не вырвусь, а здесь мне — каюк.

— А почему ты думаешь, что она хочет меня уничтожить?

— Я прочел по ее глазам.

— Не верю. Не может этого быть.

— Я пойду вместо тебя, — настаивал на своем Ингольф.

Но они не успели ни о чем договориться. За дверью послышались голоса, и в желтый сумрак барака шагнула сама Густа. Позади нее у порога остановились капо и конвоир. Густа была без пилотки, волосы волнами стекали на обтянутую мундиром спину. С нар напряженно и со страхом следили за ней десятки глаз. Она стояла в смрадном бараке, словно что-то решая, а рука со стеком равномерно и упрямо хлестала по глянцевому сапожку.

— Ты! — подняла наконец стек на Алексея Найду.

Он, криво усмехнувшись, почему-то пожал плечами, бросил прощальный взгляд на немецкого товарища, который оцепенело сидел рядом с ним, и слез на земляной пол. Кажется, Густа заметила его взгляд, брошенный на Ингольфа, хлестнула по сапожку и подняла стек на немца:

— Ингольф Готте?

— Да, фрау блокляйтерин.

— Это вы были в спортивном обществе «Свободная Тевтония»?

— Было такое дело, фрау блокляйтерин, — тихо ответил Ингольф Готте.