Юрий Бедзик - Этаж-42

— Садись, — деловым тоном, не поднимая глаз и все еще продолжая записывать что-то в своем большом синем блокноте, произнес Гурский. Потом ободряюще глянул на Петра и с легкой улыбкой сказал: — Не горюй, приятель… И правильно сделал, что подал заявление. — Он стал медленно и рассудительно говорить: — В случившемся ты виноват сам. Коллектив от тебя отвернулся, и я, как видишь, вынужден был… Одним словом, ты для них ноль. А для меня… — Гурский улыбнулся. — Принято решение: завтра получишь бригаду на новом объекте. Уже готов приказ. Двухсекционный дом. Ясно? Все подробности у прораба Липовца. — Протянул руку. — Поздравляю. К сожалению, нет ни минуты свободной. Работы по горло.

Петр Невирко растерянно поднялся, с недоумением уставился на главного и его протянутую руку. Что сказал бы Найда? Или Одинец? Или Виталик Корж?

— Аннулируйте приказ! — решительно бросил он.

У Гурского сузились глаза. Он все понял.

— Госэкзамены скоро. Ты подумал?

— Аннулируйте приказ, Максим Каллистратович, — уверенно и даже грубовато произнес Петр. И быстрым шагом направился к двери. У порога остановился. — Не хочу с вами работать. Ненадежный вы начальник, товарищ Гурский.

Ольга привезла Маринку из больницы: хлопот у нее прибавилось. Девочка лежала в комнате, где не было телевизора, бледненькая, какая-то присмиревшая, с книгой в руках, за день слова не вымолвит. Только заслышав шаги Алексея Платоновича, оживлялась:

— Папа пришел! Папа пришел!

Найда устроится возле девочки и отдыхает душой. Ольга на кухне хлопочет, вечер короткий, нужно все успеть сделать. А Маринке так интересно и радостно, когда рядом папа Леша. Он то почитает книжку, то расскажет что-нибудь смешное.

Маринка засыпала, не выпуская из своих пальчиков шершавую руку Найды.

Ольгу в последнее время было не узнать — похудела, побледнела, походка утратила легкость. Села у стола, положив руки на колени, и в этом жесте Найда усмотрел усталость и грусть. Ему стало жаль ее. С тех пор как поженились, немного было у них веселых дней — сплошные заботы, беспокойство, болезни детей.

Ольга положила на стол конверт, горькая усмешка скользнула по ее губам.

— Опять Константин пишет. Сколько можно?..

— Требует свидания с детьми? — спросил Алексей Платонович. Он сидел на краешке дивана, держа влажную ладошку Маринки.

— Просит.

— Снова их полюбил?

— Клянется, что никогда не забывал…

Найда посмотрел на конверт, но читать письмо не стал.

— Делай как знаешь, — произнес он тихо.

А сердце щемило. Не знал, как вести себя, что делать. Письма от Константина приходили все чаще, становились все требовательнее, настойчивее. Он, казалось, верил в то, что Ольга в конце концов не выдержит, поддастся его уговорам. Порой Найде даже было жаль этого Костю. Беспринципный, пустой человек, поздно осознавший свои ошибки и заблуждения. Найда видел его совсем недавно, когда он приехал и долго сидел на скамье возле их дома, видимо надеясь, что Ольга выйдет к нему. Но Ольги в тот раз не было дома, зато к воротам вышел Климов, который знал непрошеного гостя и уже однажды выпроваживал его отсюда. Они о чем-то долго говорили, генерал горячился, жестикулировал, и в конце концов Костя ушел. Найда полагал, что сосед расскажет ему об этом визите, но Климов, вероятно щадя его, утаил от Найды свой разговор с Костей.

Не желая себе в этом сознаться, Найда ревновал Ольгу к ее бывшему мужу. И ревновал не столько к прошлому, сколько к будущему, допуская возможность их примирения. С болью представлял себе их встречу, видел умоляющие Костины глаза, слышал его ласковый, убеждающий голос. Просыпался ночью от страшного сердцебиения, от безумного страха: неужели ее нет рядом? Неужели ушла? Но Ольга, ничего не подозревая, спала спокойным сном утомленного человека, и это на некоторое время возвращало ему душевное равновесие.

Он стал задумываться над тем, как много в жизни потерь, как изменчиво завоеванное тобой счастье. Вчера было — сегодня ушло. То словно все уладилось, улеглось, отбушевало, то опять разочарования, волнения, горечь и боль…

Он потерял Невирко — и, в сущности, всю бригаду: что он теперь значил, если его лучший ученик оторвался от них, бросил товарищей? Найда знал, что Петр не виноват, что он в своей спешке, в своем азарте просто перестарался, допустил перехлест, показавшийся многим чем-то большим, нежели ошибка. Знал Алексей Платонович и другое: Петр беспричинно обиделся на своих напарников, считает себя оскорбленным и ждет, чтобы бригада монтажников сама явилась к нему с поклоном. А этого уже простить ему нельзя! Этим Невирко унизил самого себя как рабочий человек, как личность.