Александр Трофимов - Необходимей сердца

Темнота казалась ей родной, а свет делал ее одиночество более резким. И внезапно ей представлялось, что она осталась на земле совсем одна, и в такие минуты она не чувствовала ни тоски, ни своего больного тела. В ней исчезло чувство времени, а вместе с ним и чувство боли, она как бы жила в ином воздухе, в другой квартире и совсем не помнила себя прежнюю. И когда она снова возвратилась в свое теперешнее время, оно представлялось ей сном, и в голове появлялась неизвестно откуда взявшаяся мысль: а вдруг и вправду все ее теперешнее существование это сон и она вот-вот проснется и очутится в жизни новой, счастливой, в мире, где все насквозь пропитано светом радости, не исчезающим никогда. После этой мысли настоящее было особенно тяжелым. И верилось, что в той, ощутимой ясно, но неназываемой жизни сын будет рядом всегда, ибо она представляла счастье как жизнь рядом с сыном. И твердая уверенность души в том, что новая жизнь непременно будет, придавала силы, вливала оптимизм, а удары сердца, точно секунды, приближали ее к сыну.

Может быть, человек связан с другими людьми гораздо крепче, чем мы ощущаем даже в минуты кромешного одиночества, которое спускается на каждого хоть раз в жизни.

Черное небо наклонилось над землей, сгущалось, точно хотело раздавить землю, кажущуюся твердой и вечной, а на самом деле хрупкой.

Электрический свет в доме напротив горел слабо, словно бы не решаясь выползти из подъезда. И вся ее жизнь представлялась матери таким же вялым светом, вот-вот обещающим погаснуть.

Была в этой ночи какая-то вечная мудрость, которую она хорошо чувствовала, но не могла отгадать. Ей думалось, что она нашла слова разгадки, но проходил час-другой — и она видела, что слова эти вовсе не те, а нужные слова просочились из ее сердца и навсегда ушли в холодный воздух, и теперь ветер рубил их на буквы и разносил по всему миру, и уже никогда и никто не соберет их воедино, и горечь становилась от этого еще безжалостней.

Почему нет у человека золотого запаса слов, которые употреблял бы он лишь в великой радости и в великом горе, а во все другие моменты употребление их каралось бы смертью, дабы слова усиливали радость и облегчали горе. Что развеет горе человеческое, как не слово, кто даст жизнь душе человеческой, как не слово. Но растворены они в суете, как золото в морской воде, кем и когда — бог весть… Мать была уверена, что такие слова есть и были всегда и, может, на них-то и держится земля, они-то и есть сердцевина планеты. И, может, весь смысл существования теперешних людей в том, чтобы найти это слово для будущего. Что слова? Где слово? Между мыслями и словами разница как между нежным зеленым листком на майской ветке и его желто-ржавым октябрьским двойником под ногой — жалким, хрустящим.

Постепенно свет в переулках затухал, точно обессилев спорить с могуществом темноты, и погаснувшие окна смотрели на улицу как-то голодно. И казалось, что от снега поднималась тьма, — такая чернота стояла везде, и особенно в тех окнах, где недавно горел свет. А ветры все буянили, и подрагивало стекло, поскрипывало в пазах рам, точно просило пощады. Иногда мать вздрагивала от особо сильного удара ветра, сердце опадало и вновь, нехотя, возвращалось на место. Порою в слух ее врывались звуки из соседних квартир, точно это ходит по квартирам людей мебель, уставшая днем стоять на одном месте, а мебель в ее комнате не решается сдвинуться с места, пока она бодрствует, и только стулья тихо перескрипываются за спиной. Мать села на стул и не заметила, как приблизился сон и сомкнул ее напряженные от долгого труда веки, и погрузилась в дремоту. Через несколько минут она очнулась, сообразила, где она, и перешла на свою кровать и сразу забылась. А тьма продолжала весомо главенствовать над миром.

Полубодрствуя, дождалась зыбкого зимнего утреннего света, не забывшего и ее окна. Она опять приняла его равнодушно, удивляясь, что прожила еще одну тягучую ночь. Тело ее не избавилось от накопленной за вчерашний день усталости, и она возвращалась в осознанный мир с мышечным напряжением в плечах. И лишь когда спокойно лежала, прислушиваясь к оживающему коридору, усталость ненадолго покинула ее, чтобы скоро вернуться на свое место. Мать бездумно глядела на жидкий свет, нехотя заполняющий пространство окна и не желающий проходить дальше в комнату. И в ее сознании вдруг оживали давно забытые картины минувшей жизни: то она ехала на сенокос и лошадь грустно тянула телегу, а кузнечики громко стучали, как бы прогоняя ее, то видела себя уже в зимнем лесу, завороженною видом длинной стаи волков, трусивших один за другим параллельно обезумевшим от страха лошадям обоза. Мать вспоминала как бы не о себе, а о другом человеке, с которым плохо была знакома и который был ей мало интересен.