Юргис Балтрушайтис - Литва - рассеяние и собирание

Еще несколько шагов, и я выйду на большак!

Солнце с самого утра печет без устали. К полудню добираюсь до Середжяй. И в этом местечке людей не видно. Правое ухо уже покрылось крохотными волдырями. Самое время отдохнуть, отдышаться и хоть ненадолго спрятаться от солнца.

Миновав Середжяй, через несколько километров вижу сосновый лесок. Здесь в тенечке и отдохну, перекушу, а когда солнце начнет опускаться, снова тронусь в путь.

Растягиваюсь на мягком мху под большой сосной, поодаль от дороги. Жую сухую колбасу. Слышу — на шоссе трещит мотоцикл. Еще не разобравшись, откуда доносится треск, вижу: по большаку на бешеной скорости проносится мотоцикл с коляской. Успеваю заметить только зеленые мундиры и большие, почти до плеч доходящие каски. Немцы!

— Так-так-так… — воздух прорезает долгая пулеметная очередь. И не разобрать, кто стреляет — не то мотоциклистов обстреливают, не то они сами очередь выпустили.

Теперь мне ни в леске не отсидеться, ни на шоссе выйти. Лежу во мхах, головы не поднимая. Вокруг уже стихло, а я все лежу. Подняла меня только жажда — после сухой колбасы и пролитого в дороге пота. Озираюсь — все спокойно. Осторожно выбираюсь на шоссе. Кругом тихо, ни одной живой души.

За леском вблизи шоссе не видно ни одного дома. Только когда солнце уже заметно склонилось к западу, добираюсь до стоящей у дороги усадьбы. Во дворе у колодца прямо из ведра пьет старик.

— Не дашь ли напиться, отец, жажда замучила?

— Сам мимо шел, завернул попить. Хозяев не видать. Пей, если хочешь, — говорит старик, утирая рот рукой. Дальше шагаем вместе. Старик плетется, опираясь на палку, и разгоняет дорожную скуку воспоминаниями о той войне. Вилкия уже недалеко. Мне везет: в местечко войдем вдвоем, все не так страшно. Уже виднеются крыши Вилкии. Чаще попадаются навстречу едущие и идущие. Вот и еще одна телега приближается, полная людей.

Издали вижу ружья и одежду сидящих на телеге. Кое на ком форма стрелков. Старик безмятежно продолжает делиться воспоминаниями, а я уже ничего не соображаю.

«Пронеси, мамочка! Пронеси через эту опасность!» — молюсь я.

Телега проезжает мимо. Мы делаем еще несколько шагов.

— Стой! — летит нам в спины суровый окрик.

Мы оборачиваемся. Телега стоит. В нашу сторону бегут двое в полувоенной одежде. Щелкает затвор ружья.

— Руки вверх!

— Кругом! — за первым приказом следует второй.

Чувствую водочный запах.

— Вперед, — стрелки гонят нас к телеге, подталкивая прикладами.

С поднятыми руками проходим несколько шагов. Впереди, рядом с возчиком, сидит молодой, интеллигентного вида мужчина в гражданской одежде. На ремне у него висит кобура с пистолетом, в руках ружье.

— Откуда идете?

— Из М.

— Из Таураге.

— Куда направляетесь?

— В Вилкию, в костел, к настоятелю.

— В Каунас, домой.

— Большевики?

— Нет, — отвечаю я.

— Нет-нет, — пугается старик.

— А зачем тогда с жидом вместе идешь? Или распоряжения не знаешь?

— Не слышал я. Идет человек по дороге… Вот и пошли вместе.

— Не человек, а жид, — поправляет кто-то с телеги.

— Катись, старый! А с жидами и большевиками не связывайся, — велит старший, а потом сурово обращается ко мне:

— Документы!

Подаю ему паспорт, военный билет, выданный комендантом Таураге пропуск.

— Чего там еще проверять? Шлепнуть, и дело с концом! — ворчит один.

— Ехать надо, а мы тут возимся, — прибавляет другой.

— Кончай разговоры, — обрывает старший, прочитав выданный комендантом Ausweis. — Что ты делал в Таураге?

— В больнице работал. Я врач.

— Тухлыми селедками торговал, — ухмыляется кто-то.

— Литовцев арестовывал! В Сибирь увозил! — шумят остальные.

— Назови мне врачей-литовцев, работавших в Таураге, — не обращая внимания на крики, продолжает старший.

— Прусявичюс, Раславичене, Юрявичюс, Раславичюс…

— А кого из них в Сибирь увезли?

— Никого. Все продолжают работать в Таураге. Увезли только детского врача Аронсонене вместе с мужем, служащим.

— Врешь, гадина! — шумит его свора. — Все жиды — большевики. Весь наш народ извести задумали! В Сибирь вывезти собирались. Ничего у гадов не вышло!

Задвигались на телеге, заволновались. Вскакивает один, вскакивает другой, пытаются пробраться к старшему.

— Кончай митинговать! — слегка повысив голос, говорит тот. — А почему желтую звезду не носишь?

— Не знал я, что надо. Только в пути узнал, что вышло такое распоряжение, — соврал я. — В Вилкии попрошу кого-нибудь мне выкроить.