Юргис Балтрушайтис - Горная тропа

По высям снегами
Увенчанных гор,
Как в радостном храме,
Блуждает мой взор…

Пo склонам их вечным,
С межи на межу,
С напевом беспечным
Я стадо вожу…

На светлых откосах
Все глубже мой хмель…
От неба мой посох,
От неба — свирель…

Вне смертной тревоги,
Как ясность ручья,
От Бога — о Боге —
И песня моя…

Он тайною вечной
Мой разум зажег
И зов бесконечный
Вложил в мой рожок…

И свят над горами
Звон плача его,
Как колокол в храме
Творца моего…

Все, что трепещет иль дремлет
В тайном кругу бытия,
Строго от века объемлет
Мера моя.

Слитность и вздох одинокий,
Колос и цвет на лугy —
Смертные грани и сроки
Я стерегу.

Тот, кто в незнаньи беспечен,
Тот, кто прозреньем томим —
Каждый незримо отмечен
Знаком моим…

Правя земною игрою,
Вскинув-смиряя волну,
Я разрушаю и строю,
Сею и жну.

Солнце в светающем небе,
Искра в ночной тишине —
Каждый раскрывшийся жребий
Замкнут во мне.

Грянув, как молот суровый,
В вечном и тщетном бою,
Я расторгаю оковы,
Цепи кую.

Мука влекомых на плаху,
Ласка мгновений людских,
Все умолкает по взмаху
Крыльев моих!

Вначале был лишь сон весенний
И тишина,
И не вскрывался трепет тени
В судьбе зерна…

И в час расцвета, в час зачатий,
Вступая в путь,
Еще без плача об утрате
Вздымалась грудь…

Еще в кругу забвенной неги
Текли часы,
И пили стройные побеги
Алмаз росы…

Но poг, зовущий тайну к яви,
Все звонче пел,
И дрогнул мир в лазурной славе,
И день вскипел…

И — лишь дремавшая у Бога —
Глухой волной,
Вошла великая тревога
В простор земной…

И, тень познав, сквозь трепет боли,
Вилась тропа —
Туда, где меркнет стебель в поле
И ждет серпа…

Плетусь один безлюдным перевалом,
Из света в свет — сквозь свет от вечных стен…
Неизреченно пламя в сердце малом
И тайный жар в душе неизречен!

Мгновения — как молнии… В их смене
Немеет вздох отдельности во мне…
И в смертной доле выше нет ступени,
И ярче нет виденья в смертном сне!

Ни жалобы, ни боли своевольной…
Ни ига зыбкой радости людской…
Лишь кроткий свет молитвы безглагольной,
И знание без мысли, и покой…

И снова дух, как пилигрим опальный,
Восходит в храм пророческой Молвы,
Где ширь земли — как жертвенник венчальный
Под звездным кровом Бога синевы,—

И где, вне смерти, тает в кротком свете,
В жемчужных далях бездны золотой,
Вся явь вещей и бренный труд столетий,
Как легкий дым кадильницы святой…

Забвенья, забвенья! Всей малости крова!
Всей скудной, всей жалкой отрады людской —
Усталым от дали пути рокового,
Бездомным, измученным звездной тоской!

Мгновенья покоя средь вихря мгновений —
Свершающим заповедь зыбкой волны,
Во мраке без искры, средь зноя без тени
Всей смертною кровью питающим сны!

Убежища бедной душе, осужденной
На горестный подвиг томленья в пыли,
И жребий изгнанья, и трепет бессонный
На вечном распутье в пустынях земли!

Ночлега влачащим свой посох железный
И боль и убожество смертной сумы,
И ждущим забвенья от выси, от бездны,
От горькой повторности света и тьмы!