Юргис Балтрушайтис - Горная тропа

Следит за нитью тонкой,
Тоской и страхом жив,
Над малою воронкой
Дыханье затаив!

Жизнь мельницы в движенье вихрь приводит,
А смертный жребий — боль…
Блажен, кто в ней, служа судьбе, находит
Свой скудный хлеб и соль!

Весь мед цветка в свой дом пчела уносит,
А цвет души — любовь…
Блажен, кому она свой трепет бросит
В пустынный дух и кровь…

Над бездной ночи властвует зарница,
А сердцем правят сны…
Блажен, блажен, чья полночь осенится
Сверканьем их волны…

Пучину вод приход весны вскрывает,
Глубь мира — горечь дум…
Блажен, кто снег познанья призывает
На праздный жар и шум!

Спят вечные горы… И немы
Их выси… И строен их ряд…
Лишь ярко их снежные шлемы,
Забрала и копья горят…

И молкнет в лазурном их дыме
Весь трепет долинный и гул…
И полдень, раскрытый над ними,
В их раме зубчатой уснул…

Лишь плавно, цепляясь за кручи,
Где строит свой храм тишина,
Плывут, чередуются тучи,
Как звенья их белого сна…

И в область томленья и пени,
К nopory тревоги людской
Нисходят их строгие тени,
Их светлая тишь и покой…

И в мире бессменной недоли
Я снова молюсь бытию,
И клятву безропотной боли
Безмолвным вершинам даю…

Жертву живую
Ведут к алтарю…
В сумрачном храме
Не я ли горю!

Грозно мелькает
Сквозь жертвенный дым
Древняя жрица
Со взглядом седым…

Тянется к жертве
Костлявой рукой —
Горестный камень
Ждет крови людской!

Мечется пламя
И блещет, дрожа,
Алым пыланьем
На стали ножа…

В храме пустынном
Безмолвен и строг,
Каменноликий,
Неведомый Бог…

Зарево Смерти
Над зыбким огнем
Красной улыбкой
Пылает на Нем…

Жребий свершился,
И глухо легла,
Жизнь замыкая,
Великая мгла…

Смерклось, и в храме
Таинственно пуст
Жертвенный кубок
У каменных уст!

В час пустынный, в час метели,
В легком беге карусели,
В вихре шумном и лихом,
В вечер зимний, в вечер серый,
Мчатся дамы, кавалеры,
Кто — в карете, кто — верхом…

Зыбля прах, взрывая иней,
Князь с маркизой, граф с княгиней,
То четою, то сам-друг,
Длинной цепью, пестрой ротой,
Кто в раздумье, кто с зевотой,
Пробегают малый круг…

И поет им беспрерывно
Зов шарманки заунывной,
Хриплой жалобой звеня…
И от песни однозвучной
Часто-часто, в час докучный,
Рыцарь валится с коня…

Часто-часто рвутся звенья,
Иссякает нить забвенья
И скудеет свет в очах,
Но вплетенных в вихрь случайный
Строго гонит ворот тайный,
Им невидимый рычаг…

Из лунных снов я тку свой зыбкий миг,
Невольник грез, пустынник дум моих…

И в лунных далях близится межа,
Где молкнет гул дневного мятежа…

И призрачны, безмолвствуя вдали,
Дневная явь и пестрый круг земли…

И в звездный час разъятия оков
Я весь — пыланье лунных облаков…

И длится тишь, и льется лунный свет,
Вскрывая мир, где смертной боли нет…

И тих мой дух, как сладостен и тих
Пустынный цвет пустынных снов моих…

И молкнет мысль, и меркнет, чуть дрожа,
Все зарево земного рубежа…

И, будто тая, искрится вдали
Немой простор в серебряной пыли…

И в тайный миг паденья всех оков
Сбывается алкание веков…

Все — сон, все — свет, и сам я — лунный свет,
И нет меня, и будто мира нет!

Как в мой разум беспокойный
Входит светом пенье грез,
Дикий тополь век свой стройный
В мир дробления принес…

Я свирелью многодумной
Славлю солнце в майском сне,
Он своей листвою шумной
Повествует о весне…

Если я теряю и плаче
Ясность сердца моего,
Той же грустью, лишь иначе,
Дышит шелест, речь его…

В час смятенья грозового
Стойко встретит свист и вой,
Он, как я, качает снова
Непреклонною главой…