Юргис Балтрушайтис - Литва - рассеяние и собирание

Адам. В моем окружении — да.

Бальзак (бюсту). Слышите, император?.. Какой зверь пожрал вас… Мария Валевская — великая любовь Бонапарта. Бедняге пришлось присягнуть, что он вызволит из-под русских Польшу, тогда лишь она легла под него. А финал этой клятвы — известен.

Адам (горячо). Только не обвиняйте Польшу в Бонапартовом крахе…

Бальзак. Не надо политики, Адам. Знаю эту польскую пылкость… Но я не лезу в политики. Меня занимают женщины. Женщины и инвестиции. И отчасти — романы. А тут первый роман, который никак не могу закончить.

Адам бросает взгляд на лежащие рукописи.

Адам. Какой роман?

Бальзак. С полькой. Непристойно богата. Десять лет я неотступно ее добивался. Кормился ее обещаниями о слабом здоровье мужа. И наконец-то произошло, хотя и тянулось дольше, чем мы надеялись. (Кладет на стол черный конверт.) Месяц назад мы его лишились.

Адам. Поздравляю… Если это уместно…

Бальзак. Она передумала. Видите ли, ее там — на Украине — достигли злобные сплетни, будто я в пору нашего телесного несоития позволил себе две-три эротических эскапады. Но мужчина — это не женщина, он нуждается в реализации… Она, кстати, знает вас. Как любовника своей сестры. Ну же, покопаемся в прошлом. Она — Эва. Эвелина.

Адам качает головой.

А если — Каролина?

Адам. Вы уж остановитесь на ком-нибудь…

Бальзак. Мы могли быть родней, хоть я со своими долгами не самый желанный шурин. Скажите, как получилось, что она не вышла за вас?

Адам. Кто такая?

Бальзак. Старшая. Та самая, с кем вы скитались по мусульманским землям, воспели ее и все эти степи в своих Крымских сонетах…

Адам. Это был только лишь эпизод.

Бальзак. Из них и родятся романы.

Адам. Кроме того, она была замужем…

Бальзак. Для меня это — не аргумент. (Склоняется к Адаму.) Адам, я наслышан о вашем бурливом прошлом. Женщины вас любили. Пожалуй, вы и теперь способны вскружить не одну голову… ( Отпрянув, кивает.) Эпизод — понимаю. Такой у вас — у поэтов — норов: начать и не кончить, намекнуть и не объяснить. А я — романист… И уж когда люблю — то люблю. Быть может, иначе, нежели вы — романтики… Неотрывно от капитала, лесов, земель и холопов, которых у ней — тысячи две… Но я люблю и хочу понять, за что она меня мучает? Кто они: козы или гадюки? Смертелен ли их укус?

Адам. Как видите, я живой.

Бальзак. А больно было?

Адам. Не слишком.

Пауза.

Бальзак (бюсту). Что ж, будем ждать, ваше величество. Будем слать письма без маршалов, будем требовать аудиенции… Перед отданием себя в каторгу всегда наблюдаю этого крашеного истукана. Мобилизует амбицию. (Адаму.) Знаете, почему он так скоропалительно бежал из Москвы?

Адам. Морозы…

Бальзак. Чересчур банально. Он постиг, что завоевал пустоту. И удивился, что кто-то ее защищает. ( Уносит бюст в шкаф.) Любимейшее Эвино место из ваших «Крымских сонетов»: «Так ухо звука ждет, что можно бы расслышать…»

Адам. «И зов Литвы…»

Бальзак. «И зов Литвы… Но в путь! Никто не позовет…» [12] Перевод И. Бунина. Даже обиделась, когда я написал свое мнение. Но согласитесь, в Париже — не звучит. А там, видимо, звучит. Мужики укладываются в избах спать, слуги уходят, она одна, вдова, поместье огромно. Ходит по комнатам. За окном шумит лес, дикая птица кричит. Темень, глушь, голоса… ( Взбалтывает чернильницу.) Или нам в самом деле суждено разминуться со своими мирами?

Адам. Вы еще можете этого избежать.

Бальзак( задумывается ). Темень, глушь, голоса… Но в путь! Никто не позовет. ( Отделяет часть нетронутых листов, кладет против Адама. Склоняется над своими бумагами, окунает перо в чернила.) Попробуйте чернила. Разбавлены.

Адам. Зачем?

Бальзак. Чтобы поспеть за мыслью. Раньше рука отставала, приходилось останавливаться и ждать… ( Правит рукопись.) Понравится — открою рецепт. Пишет бледнее, но мягче. И не рвет бумагу.

Адам отстраняет от себя бумаги.

Напрасно. Хорошие чернила. Писать — одно удовольствие.

Бальзак все ускоряет темп письма. Бормочет что-то неясное и смеется. Адам тихо встает и уходит.

Пустая квартира Мицкевичей. Звонок в дверь.

Голос Целины. Ксавера, открой.