Юргис Балтрушайтис - Литва - рассеяние и собирание

Второе имя, которое нельзя обойти вниманием, — это Наталья (Наташа) Горбаневская [190] Наталья Евгеньевна Горбаневская (1936–2014) — поэтесса, переводчица, правозащитник, диссидент. Участница демонстрации на Красной площади 25 августа 1968 против ввода советских войск в Чехословакию, одна из создательниц «Хроники текущих событий» и др. , поэт, ставший впоследствии одним из самых известных советских диссидентов. Если мне не изменяет память, они с Мариной вместе учились в университете; прогуливали лекции, во всяком случае, дружили с давних пор, и ей, одной из первых, Наташа читала свои стихи: по природе стеснительная, она не отваживалась сразу преподносить их публике. Впервые я встретил Наташу у Померанца: она была знакомой Володи Муравьева и Алика Гинзбурга. Последних политика интересовала несравненно больше, чем Волконского и Айги, которые особой любви к коммунизму тоже не питали, но для них куда важнее было чистое искусство. Стихи у Наташи были утонченные и пронзительные, в романтическом духе — о музыке, трагической любви, минувшей войне. Но вскоре темы изменились, и она стала писать об истреблении русской природы и культуры в Советском Союзе, о допросах, о теплушках с зэками. Наташа учила польский язык и буквально возвела Польшу в культ творения — в особенности ее героическое прошлое: Монте-Кассино, Варшавское восстание, Армию Крайову… (Польша тогда для всех нас была «окном в Европу», но привлекал нас и польский дух сопротивления, благородный и какой-то безоглядный, отраженный и во многих романах, и в фильмах Анджея Вайды. Порядочные и далекие от официоза писатели старшего поколения, такие, как Булат Окуджава и Борис Слуцкий, разделяли наше восхищение поляками.)

Наташа вскоре стала известным поэтом. Десятки, а то и сотни читателей знали на память ее прекрасные и на редкость музыкальные стихи, такие, как «Послушай, Барток, что ты сочинил?» или поэтическое кредо «Я не у дела. Я стихослагатель, печально не умеющий солгать». Какое-то время ее популярность была не меньше, чем у Бродского, который как раз тогда становился знаменитым. Стоит прибавить, что Бродский высоко ценил ее стихи. Ахматова, которая Горбаневскую поддерживала, часто принимала у себя и слушала, всячески призывала Бродского включить ее в свой поэтический круг. «В каждом поэтическом кружке должна быть, по крайней мере, одна женщина, — повторяла она. — Так было у акмеистов: Гумилев, Мандельштам, еще несколько мужчин и я. У символистов — Гиппиус. У футуристов — Елена Гуро. Вы должны позвать Горбаневскую». Приглашения по всей форме так и не последовало, скорее всего, потому, что Наташа жила в Москве, а не в Петербурге. Тем не менее она была очень близка к кругу Бродского, впоследствии названному «Ахматовскими сиротами».

Мы с Мариной хранили дома и читали тоненькие самиздатские сборнички ее стихов — из-за их откровенно бунтарского содержания это не лишено было определенного риска. Нечего и говорить, что сама Наташа рисковала несравненно больше. Она делала все возможное, чтобы помочь Гинзбургу и многим другим политзаключенным. Впоследствии, в 1968-м, она прославилась, став одной из семерых, вышедших на Красную площадь протестовать против советского вторжения в Чехословакию. За что жестоко поплатилась — была заключена в психиатрическую лечебницу, но в конце концов эмигрировала в Париж, где и сейчас [191] Наталья Горбаневская эмигрировала во Францию в 1975-м. С 2005-го — гражданка Польши. Умерла 20 января 2014 г. в Париже. живет и пишет. У нас сохранились очень теплые отношения. Я посвятил ей в 1968 году «Стихотворение о друзьях». А в следующем — опубликовал его с посвящением «Н. Г.», поскольку литовские цензоры понятия не имели ни о том, кто скрывался за инициалами, ни об общем смысле стихотворения (полагаю, их российским коллегам понять это было бы проще простого).

Э. Х.Вернемся немного назад. В то время, когда вы приехали в Москву, в Советском Союзе внезапно начались перемены, прежде всего, в области культуры. Так, в 1960-м «Новый мир» стал печатать выпусками мемуары Эренбурга «Люди, годы, жизнь». Вы еще в Литве их читали или уже в Москве?

Т. В.Читать их я начал еще в Литве. Отца [192] Антанас Венцлова (1906–1971) — поэт, прозаик, критик, переводчик, государственный деятель (одно время председатель Союза советских писателей Литовской ССР). , хорошо знавшего Эренбурга, не меньше моего интересовали эти мемуары (он как раз в то время и сам взялся за собственные трехтомные воспоминания, которые написал более или менее по образцу эренбурговских). Сейчас мне представляется, что книга Эренбурга грешит поверхностностью и в ней масса зияющих пропусков (несомненно, свое черное дело сделал внутренний цензор), но в ту пору книга имела огромный резонанс и вполне благотворно повлияла на культурную жизнь страны. Эренбург вернул в общественную сферу сотни запрещенных имен — и русских, и западных (Гийом Аполлинер, Андре Мальро и даже Пабло Пикассо были в СССР почти такими же «подзапретными», как Пастернак и Мандельштам). Он посвятил пространные очерки множеству писателей и художников, практически неизвестных широкой публике, а главное — достаточно честно воссоздал атмосферу сталинских чисток (хотя упомянуть в связи с этим Бухарина, с которым приятельствовал, или, скажем, Троцкого он мог лишь в завуалированном виде). Я уже знал кое-что о тех областях литературы и искусства, о которых писал Эренбург, и имел представление о многих воскрешенных им лицах. Но и мне его мемуары помогли лучше разобраться в событиях 20–30-х годов. Однако они лишились всякого ореола, когда появились воспоминания Надежды Яковлевны Мандельштам, написанные без всякой оглядки на внутреннего цензора. Правда, это случилось гораздо позже, и книга Надежды Яковлевны была напечатана только за границей — в СССР она проникала тайно.